с Церковью, не любит и не сопереживает ей и потому стремится освободиться от ее «опекунства». Кант сначала захотел освободиться от Церкви и рассудок, ведомый сердцем Канта, подсказал причину, почему это следует сделать. Тем же, кто остался верен Церкви, их вера не мешала ни вчера, ни сегодня.
Миф о просвещении без любви
История показала, что в своем желании освободиться от «опекунства» христианской Церкви Кант был не одинок. Его поддержали другие философы и, в итоге, их общими трудами была создана новая концепция Просвещения, в которой главное место было отведено рациональному знанию – ratio и всему, что связано с ним.
Однако, идеи просветителей, возможно, так и остались бы на бумаге, если их концепцию не поддержали бы самые широкие круги общества – от Фигаро и Труффальдино до Маркса и Ленина. Среди них были те, кто, действительно, уверовал во всемогущество науки и с головой бросился в науку и новое просвещение – этих незаурядных людей мы узнаем в знаменитых образах Шерлока Холмса и Филиаса Фогга47. Но широкие массы были увлечены другим – перспективами, которые открывало новое просвещение.
Многие считали, что «старый» христианский мiр уже рухнул и на его развалинах в муках революций и войн рождается новое общество. Социалисты называли его социализмом, промышленники – индустриальным, технократы – технократическим, немецкие империалисты – Третьим Рейхом. Позже в XX веке «белые воротнички» назовут его информационным, представители транснациональных корпораций – обществом потребления, разочаровавшиеся в капитализме и социализме ученые – обществом конвергенции, утратившие веру атеисты – постхристианским.
«Светлое» будущее каждый выбирал по себе, но все были уверены в том, что светом в нем будет не жизнь во Христе, преисполненная любви к Богу и ближним, а научные знания. Поэтому в отличие от «старого» христианского просвещения, которое стремилось преобразить всю личность человека, «новое» просвещение, назвавшееся «светским», то есть «мiрским», обращалось только к его рассудку (ratio) и потому не требовало ни веры, ни молитвы, ни поста, ни возвышенных чувств, ни глубокого нравственного совершенствования, а только новых знаний, умений и навыков.
Платой за усердие учеников должен был стать конкретный и осязаемый успех, но не когда-то потом, а здесь и сейчас – в мiре сем. Потому что, как известно, «знания – свет, а незнание – чуть свет и на работу». Человек словно заключал с мiром сделку: я тебе – знания, ты мне – успех, деньги, положение в обществе. Ты – мне, я – тебе. Как на рынке. Все ясно и понятно. Никакой метафизики48.
Устоять перед искушением новым просвещением было трудно. Даже А. С.Пушкин (1799—1833) восторженно писал:
О, сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,