кучке. Вижу их насквозь, вижу их искажённое ложью нутро. И чем дальше, тем больше. Происходит отчуждение от них, как будто они не наши.
Говорить становилось трудно, мне хотелось расстегнуть рубашку и показать свои открытые раны.
Чтобы не казаться чрезмерно резким, приходилось подыгрывать голосом и жестами.
– Что тебе сказать? Получил образование – начинай приспосабливаться. Учись даже у самого простого, у братьев наших меньших, у зайца, например, как он умеет бороться за своё существование, за сохранение жизни. Прежде чем определить лёжку, он тщательно проводит смётку, запутывает следы. Надо быть умнее, думать и действовать, защищать свои интересы. Жизнь – постоянная борьба с лукавыми и их противоположностями. Чего хочется тебе, не нужно другому.
Мой мудрый отец или инструкцию мне давал, или проверял на прочность.
«Ничего, разберёмся», – думал я.
– Приспосабливаться я не хочу, а бороться с властолюбцами непросто. Мне нравится открытая творческая работа, а не борьба под ковром.
– Люди разные бывают, и к этому надо привыкнуть, это у тебя ещё вальсы кружатся, – начинает шутить отец.
– Понимаешь, они научились мысли и чувства друг друга угадывать. Сначала междусобойчик организуют, потом – тёплую компанию, а потом – тихое обворовывание коллектива. И называют это перестройкой.
– Когда человек знает, он начинает действовать, а когда сомневается, то начинает думать и переживать. Что лучше – выбирай сам. Нам не приходилось выбирать, надо было работать, нужна была всенародная победа, люди прошли войну, а от неё осталась разруха. Может, работа у нас была проще, но такого, как у вас, не было. Ты сам смотри, если что-то есть, надо думать, надо переживать. Само по себе это не проходит, даже раны или заживают, или будут болеть всегда. Не торопись, сынок, не своди всё к одному, время само рассудит. Пошли отдыхать, утро вечера мудренее.
Отец поднялся и, пытаясь опереться на рядом стоящее дерево, чуть не промахнулся.
Обнявшись, поддерживая друг друга, мы пошли отдыхать.
Я помог отцу раздеться и укрыл его одеялом.
Хорошо спать в деревне, удалённой от шоссейных дорог, теплоходов и электровозов, в самой гуще природы, среди добрых людей, в родительском доме. На Смоленщине много таких деревень со старыми, но ладно рубленными домами. Потемнели они, обветшали, садами поросли богатыми, укрылись под высоким сводом лип и берёз. Что ни деревня, то свой живописнейший уголок. Одна – на холме, красуется выше всех. Другая – у речки, к бережку прижалась. Озеро ли рядом, погост ли старинный, берёзовая роща невдалеке, лес ли могучий стеной подступил до ворот, – все хороши и неповторимы. Самые большие из них стали центральными усадьбами совхозов. И живут в них с давней поры добрые и простые люди. Привычные к честному хлебу, к земле и труду, которые не только славно могут работать, но и нежно любить. Верно любить, оберегать и лелеять свои родные края.
Утром проснулся, открыл глаза. В доме темно,