деревья казались не такими уж таинственно-мрачными. Женя присоединилась к ней и, игриво подмигивая, позвала танцевать проводника:
– Виктор, давай с нами, не стесняйся, давай!..
На несколько минут таёжный уголок превратился в танцплощадку. Танцевали все, кроме Витьки. Кривляться под музыку куда ни шло он ещё мог бы, а вот шейк танцевать по-настоящему не умел. Песню, конечно, про королеву красоты по радио слышал, она ему тоже нравилась. Нравилось ему и смотреть сейчас на танцующих ребят, но, когда песню пропели дважды, шейк сразу закончился.
– Ну как мы, Витёк, танцуем? Тебе понравилось? – хвастливым тоном спросил запыхавшийся Вадик. – А ну-ка покажи, во что ты горазд! Спой хотя бы, если шейк не умеешь.
К Вадику сейчас же присоединились другие, и Витька, поняв, ему не отвертеться, запел то, что он не раз слышал от своих деревенских и хорошо запомнил – любимую разухабистую частушку:
Дорогой наш председатель,
Мы с тобой приятели!
Помнишь, как запрошлым летом
Трактор ж… ой пятили?
Ух, ух, ух, ух!..
Хохот был невообразимый! Городские катались по траве и хохотали с душой, без притвора, долго и громко. Смеялся заодно и бесхитростный Витька. Рад он был, что рассмешил гостей.
– Ну ты и выдал, ну умора! – давясь смехом и кашляя, просипел Пашка. И посыпались шутки на Витьку, пока наконец это ему порядком самому не надоело, и он не поднялся на ноги.
– Ну ладно, хватит уже зубоскалить, пора нам двигать дальше, к реке нужно до позднего вечера подойти… – Витька сделал выразительный жест, чиркнув себя ребром ладони по горлу, и к этому добавил: – Во как, а то иначе завтра день потеряем, к вечеру в шурфы не зачем соваться, мало ли… Я слыхал, глубокие они. Люди в лесу бесследно когда пропадали, так грешили на них: мол, случайно провалились в шурфы и на веки вечные сгинули.
Ребята не перечили. Проводник сказал убедительно, и они, моментально посерьёзнев, уже через минуту были готовы к выходу. Так же растянувшись цепочкой, пошли. Девушки старались держаться ровно за Витькиной спиной, остерегаясь непонятного и потому кажущегося враждебным леса.
– Вить, а Вить, скажи, а рысь на нас с дерева не нападёт, или опять росомаха? – на всякий случай спросила Ася.
– Да не отважатся они – нас народу-то вон сколько! Одному, да без ствола, думаю, бродить здесь опасно, а нам нет, не бойся, Ася.
– А если медведь? – не успокаивалась девушка.
– Я ведь вам про медведя уже говорил, не тронет он. Чего ему нападать сытому, без надобности это. В лесу ведь так – если хищный зверь сыт, то ему зачем охотиться впрок, как человеку? Нас, людей, что понуждает к накоплению, дед мой говорил, – жадность проклятая. Вроде всё уже есть, а глаза завидущие, гребёт и гребёт под себя. Подыхает – добро остаётся, родню в грех вводит. Те начинают делить, драться из-за разного барахла, и так душу теряют, чёрту её на заклан отдают. Не, не тронет