царская дочь. Дом твоего отца опирается на плечи народа. Пошатни древние устои, которые сдерживают этот народ, и люд станет буйствовать, как безумный.
Амени удалился. Бент-Анат медленно подобрала вожжи. Она посмотрела в глаза Пентауру, который, прислонившись к столбу ворот, смотрел на нее, точно преображенный.
Она умышленно уронила на землю хлыст, чтобы он поднял его и подал ей, но он этого не заметил. Один из скороходов бросился к хлысту и подал его царевне. Лошади, заржав, вскинулись, рванулись и помчались по дороге.
Пентаур оставался, точно заколдованный, у столба, пока грохот ее колесницы, раздававшийся далеко на каменных плитах аллеи сфинксов, мало-помалу не умолк и отражение пламенеющего заката не окрасило горы на востоке мягким розовым цветом.
Дальний звон ударов о медную доску вывел поэта из оцепенения. Он прижал левую руку к сердцу и приложил правую ко лбу, будто желая собрать блуждавшие мысли.
Этот звон призывал его к делу, к урокам красноречия, которому он в этот час должен был учить младших жрецов.
Молча пошел он туда, где ученики ожидали его, но вместо того чтобы обдумывать предстоящий урок, он пестовал мысленно пережитое в последние часы.
В мире его представлений господствовал только один воодушевлявший его образ: величественная фигура прекрасной женщины, царственной и гордой, которая ради него поверглась в прах.
В таком настроении жрец явился пред своими слушателями. Любимый ученик, юноша Анана, подал ему свиток, из которого он накануне обещал взять тему для сегодняшней беседы. Пентаур, прислонившись к стене, развернул папирусный свиток, посмотрел на покрывавшие его письмена и почувствовал, что он не в состоянии читать.
Он судорожно попытался собраться с мыслями, устремил взгляд вверх и пытался поймать нить рассуждений, которую оставил в конце вчерашнего урока и за которую думал снова ухватиться сегодня. Но ему казалось, что между вчерашним и нынешним днем лежит широкое море, затопляющее бурными волнами его память и лишающее его мыслительных способностей.
Ученики, сидевшие против него на соломенных циновках, смотрели с удивлением на своего обыкновенно столь красноречивого, но теперь безмолвного учителя и вопросительно переглядывались друг с другом.
Один молодой жрец шепнул своему соседу: «Он молится». Анана с безмолвной озабоченностью смотрел на руки наставника, которые так крепко сжали свиток, что грозили испортить хрупкий папирус.
Наконец Пентаур опустил глаза. Он нашел тему. Когда он снова посмотрел вверх, он увидел начертанное на противоположной стене имя царя и сопровождавший это имя эпитет – «благой бог». Ухватившись за эти слова, он обратился к своим слушателям с вопросом: «Как мы познаем благость божества?»
Многие ученики, вставая, отвечали более или менее удачно и бойко. Наконец поднялся Анана, он описал целесообразную красоту одушевленного и неодушевленного творения, в которой проявилось милосердие Амона[53], Ра[54], Пта