без шинели. Фраер разухабистый! Рядом – Эмма, в пуховый платок носик прячет, полуперденчик на ней короткий. Парок у них над головами кудрявится, путается легкомысленно в небо. Небось, про черевички ей рассказывает!
Вдруг – вся его хитрость с замполитом мне стала ясна!
– Ах ты, чмошник поганый! – сказал в сердцах. – Ну погоди, разберёмся! Крысятины кусок! Вавнюк – гавнюк!
Покричал! Один, клуб пустой, побился грудью об прозрачную пустоту большого окна.
И ещё прибавил немного…
К утру у меня разнесло мизинец на правой ноге, и подскочила температура. Так в одном сапоге, одном тапке и шерстяном носке приковылял в санчасть.
– Карбункул! – авторитетно сказал медбрат Рома Ковалёв. – Скоротечно развившееся воспаление волосяных мешочков на мизинце правой ноги. Надо будет полежать денька три-четыре. Дважды в день перевязки, антибиотики… в жопендрю мохнатую засандалим, шкуру тебе подпортим, делов-то, и – в строй, товарищ боец! Взамен погибшего товарища встанут двое других. Тока так!
Санчасть по большей части пустовала, и медбрату хотелось пообщаться.
«Ну, вот и у меня праздник! – подумал я. – Вон, уж на дембель пора собираться, а в санчасти так и не повалял дурака!»
– Чем же карбункул отличается от фурункула? – спрашиваю.
– Темнота! У карбункула несколько корней, а у фурункула – один! Вот у тебя – целых пять!
Засмеялся радостно, будто яблоню посадил.
– Теперь ясно! Название такое… где-то мне попадалось – драгоценный камень. О! У Конан Дойля – рождественское приключение! «Голубой карбункул»!
– Скажешь тоже – драгоценность! – засмеялся простодушный медбрат. – Радуйся, что на шее не вылезло, на спине. Или на жопе. Вот уж повыл бы волком! Остряк-самоучка!
Я много спал, отдыхал. И как-то забыл про подлость Вавнюка в прозрачной марле сна, белой тишине санчасти. Словно спал я в сугробе несколько дней подряд, забыл, что было перед этим, очнулся и стал улыбаться свету вокруг.
Подошёл мой праздник к концу, с утра наметили выписать.
Вдруг затеялась в санчасти большая суета. Звонки, шум, топот, срочно вызвали из роты Петра Шеховцова, водителя санитарной «буханки». И уехали все куда-то на ночь глядя.
Потом всё стихло.
Я выспался вдоволь, с запасом, и слонялся по коридору маленькой медсанчасти, откровенно маялся. Сидел на холодном подоконнике, смотрел в льдистую проталинку окна, прикидывал дни до приказа, понимая, что уже соскучился по родной казарме.
Вернулся медбрат Рома.
– Чё у вас тут переполох пошёл до небес? – спросил связист, ефрейтор Витя Сотников. – Ранили, что ли, кого? Или опять на полигоне напились?
У Вити была банальная ангина. В санчасти нас было двое.
– Можно сказать – убили! – засмеялся Рома. – Вавнюк «птичку гонорейку»… словил. Изолировали бойца во избежании повальной эпидемии. Отвезли в окружной госпиталь. Только – тихо! Ты понял!
– Могила! – ужаснулся Витька. – Вот так вот… и…
– Ну да! Реально! На Снегурочке…