вдруг понадобится что-то подписать.
Уверенно стоит на крепких бревёшках загорелых ног. Белые, почти новые босоножки. Пятки потресканные, как такыр – несуразно смотрятся. Взгляд на себя отвлекают. Должно быть, по случаю нашего приезда принарядилась, поджидала – представитель местной власти.
Руки загорелые, крепко-коричневатые.
Живот чуть выдаётся плавно, и мысли про детишек возникают. Чудится вкусный запах молока и победительной жизни.
– Как там мои дома? – тоскливо думаю, отвожу глаза, смотрю в сторону.
– Товарыщу командир! А утош, у хати пусть хлопець помериить. Зараз. Скоренько, вжэшь.
Просит тихо, не настаивает. Глаза тёмно-карие, южные, синеватым сполохом пламенеют. Чуть продолговатые, косточками чернослива.
Отказать невозможно.
Такое уже бывало в других сёлах, городках. Их много вокруг, особенно в Чёрной Зоне.
Только в село въезжаем, начинают бабы в голос выть: «Сынки, таж не губите, не выселяйте ж нас!»
Успокаиваем. Потом ходят следом, просят «у хати» померить.
– Полищук!
– Я, товарищ лейтенант, – вскинулся ретиво. Морда круглая, как пустая тарелка, залоснилась от радости. Глаза на ней растворились в прищуре, и не стало видно глаз.
Респиратор на шее болтается.
– Замерь – в доме… ну ты знаешь всё. Аккуратно.
– Так точно! Я же – мухой!
Они поднялись на крыльцо. Хозяйка впереди – вплыла на крылечко пристройки, покачнула «кормой» на своей же волне, крылечко в ответ тоже колебнулось. Полищук чуть правее, под локоток ладошкой едва прикоснулся, изогнулся, «взял след». Оба габаритные, внешне чем-то похожие. Крыльцо сразу стало маленьким. Вздохнуло от веса, по старой памяти.
Боковым зрением я всё это отметил.
– Какая у вас грудь красивая. Изумительная, можно сказать! – услыхал воркование Полищука.
– Ой! Ну, выж и скажить! – смущённо, даже загар не спасает – краснеет.
– От… засранец! – подумал вдогонку и почему-то тоже покраснел.
Сел рядом с водителем. Пётр дремал на руле. Ценит время. Голову на руки положил. Руки большие, жилистые, вены синими дорогами выпирают через загар.
Усталость навалилась сразу. Намотали сегодня километраж. Я откинулся на спинку, запрокинул голову назад, чуть вперёд телом съехал, ноги в сапогах поджал. Тоже уже приловчился отдыхать в полевых условиях.
Подумал, пора портянки перемотать, сбились слегка – да лень двигаться. Жарко. Так и сидел в раздумьях.
Тишина. Отключился.
Разлепил глаза. Глянул на часы. Ничего не понял спросонья.
Пётр тихо посапывал рядом.
Вылез из кабины, потянулся сладко.
– Где там Полищук застрял? – спросил себя.
На крыльцо ступил сразу, через три ступеньки, одним махом. Тюль плотный на окошке веранды. Банка пол-литровая, рыжей воды в ней на треть, забита дохлыми мухами – бросилась в глаза на узеньком подоконнике. Двери обшарпанные, грязца вокруг ручки, вперекос от петель, голубые были когда-то.
Шагнул.