вместе решим, как заживем». Вот так и было. Вот такой и должна быть жизнь.
Разве мог я поверить, что будет то, что стало?.. Ее нет, а я жив. И женат. И песни пою.
Глава 4.
Перебежчик
«Постоянство в любви – это вечное непостоянство, побуждающее нас увлекаться по очереди всеми качествами любимого человека, отдавая предпочтение то одному, то другому; так постоянство оборачивается непостоянством, но сосредоточенном на одном предмете…»
Так я мечтал над томиком Ларошфуко, краем внимания улавливая нарастающий шум внизу. Он казался мне обычной утренней гостиничной суматохой, но вдруг отчетливое слово «перебежчик!» прорезало гул невнятных голосов.
Спустившись на веранду, я увидел, как через площадь к гостинице быстро идут четверо, и тотчас угадал перебежчика, хотя он был одет так же, как остальные. Оказывается, здесь на границе – я замечал это и раньше, но не отдавал себе отчета – выработалась своя походка. Сознательно или бессознательно подражая друг другу, ополченцы шли широким легким шагом, плечи назад, подбородок вверх, взгляд вперед. Невольно мелькнуло: оперные герои-победители. На перебежчике горело клеймо «вышел из леса»: крадущийся шаг, плечи ссутулены настороженностью, нервное дерганье взгляда из-под опущенного по-волчьи хмурого лба. То ли старый, то ли нет, смугло-бледный, сизо-небритый. Рядом с ним шли Андрес и капитан Борк, третьего я не знал.
Все мы, зрители, стихли, как будто дуновение события задуло голоса. Капитан с ополченцем и перебежчиком молча отвязали лошадей, вскочили в седло и умчались. Андрес поднялся на веранду, пожал несколько рук, хлопнул меня по плечу (надо тоже научиться хлопать по плечу – насмешливо подумал я не в такт происходящему), взял стакан из рук подбежавшего Карло, медленно выпил и, доведя свидетелей до белого каления, наконец начал: «Видали волчугу? Выполз на рассвете к посту сестер. Они его чуть не подстрелили. Белой тряпкой замахал. Знаете, что рассказывает?..»
То, что в передаче Андреса рассказывал «волчуга», было мне не то что непонятно – просто незнакомые подробности.
Толпа загудела. Несколько голосов добивались: «И что теперь? И как дальше? Чем обернется?»
– Ладно, успокойтесь. Чем хуже у них, тем лучше нам, – скрепил на прощанье Андрес.
Я пошел за ним, чтобы по праву дружбы услышать приватное объяснение, что все-таки произошло и чего ждать. Но он неожиданно остановился и закатил мне пощечину. Нравственную, разумеется.
– Эти два дня тоже не считаются.
Тогдашнее пари уже не казалось мне особенно удачной идеей. Наверное, благороднее было бы сразу признать себя проигравшим и прекратить эту историю. Но привыкнув принимать пороки за неизбежную тень оригинальности, я не отказывался постоять в этой тени. Как соглашался и с тем, что дружба – это ревниво-неприязненное состязание самолюбий. Пока пари не выиграно, Андресу удается первенствовать.
Толпа исчезла так же быстро, как и появилась. Несколько человек