его зеленой тени трудились двое. Старик-хозяин маленьким топориком тесал боковину оконного проема. Беловатый камень легко крошился. Крутилась пыль. Девочка лет пятнадцати в красной юбке и красной косынке скоблила дверь широким ножом и распевала песенку. Быстрая горячая мелодия, зовущая притопывать. Приближаясь, разобрал и слова. Странные у вас на границе плясовые песни.
Не скрывай! Вернется ль милый?
Что, седая, ты бормочешь?
Видишь черную могилу
Или счастье мне пророчишь?
Песенка оборвалась, на меня метнулись круглые, как черные вишни, глаза. Девочка со смехом прыгнула в комнату и медленно притворила дверь, подглядывая.
– А, вот и вы! – обрадовался старик. Хлопнул меня по плечу и крикнул в окно: – Анита, принеси…
Но быстрые руки уже выставили табурет. Сидеть и глазеть, ведя степенный разговор, было бы смешно, но от меня явно этого ждали. Поставил на табурет ногу, упер ладонь в колено. Перед стариком появились два стакана и кувшин, он налил себе и мне и принялся рассказывать, что столяр приходил, все измерил, не беспокойтесь, к сроку закончит.
Черные глаза мелькали в окне, выглядывали из-за двери, а то вдруг появились над каменной оградой.
– Внучка! – похвастался хозяин, хотя и так было ясно. – Она у вас и прибираться может. Вы ей назначьте сколько-нибудь, пусть дите учится деньги зарабатывать.
Надо будет спросить у сестер, какую сумму означает цифра «сколько-нибудь».
Дверь распахнулась. Как в раме, передо мной предстала Анита. Она не только сняла косынку, но и расплела косы. Чтобы я получше разглядел, как хороши русые кудри, встряхнула головой. Скомандовала: «Ногу уберите!» – поставила миску с маслинами. Вздернув нос, гордо удалилась. В комнате послышался топот и хохот. Я искренне похвалил девочку. Она, конечно, подслушивала. Старик лицемерно покачал головой. В окне появилась рука с маленькой скамеечкой.
– Вот, дедушка, дай ему, пусть ставит свой сапог!
Мы рассмеялись. А она заметила мои щегольские сапожки.
Прелюдия окончена, надо заводить беседу. Первые такты – мои.
– Хотелось бы расспросить вас…
– Да уж понимаю. Спрашивай, все расскажу.
Старикам нужны не вопросы, а слушатель. Я потянул паузу. Отложив топор и взявшись за стакан, он посмотрел на меня с предвкушением долгого повествования.
– Нет, ты не думай. У нас хорошо. Жить можно. Тебе понравится.
«Понеслось…» – подумал я. Неисчерпаем и однообразен набор неопределенностей, смысла которых я никогда не мог понять. Для полноты мог бы добавить еще одну сентенцию, например – «больно, но терпимо».
А он словно подслушал:
– Поживешь и скажешь: беда здесь у нас, но терпимо.
Я постарался не усмехнуться, но он неожиданно разулыбался.
– А, подглядывает? Дразнит тебя? – Он погрозил пальцем внучке за окном. – Бойкий ребенок. Ты не обижайся. По ней видишь, справляемся. Когда совсем плохо, дети не такие… Я тебе вот как скажу: у нас жизнь