говорил и глядел в окно пустыми глазами. От его слов тянуло духотой бесконечной усталости. Тихая Серёжкина мать собирала со стола. Протирая клеёнку серой сырой тряпкой, она успокаивающе возражала:
– Ну чего ты? Грех жаловаться – все сыты, обуты, одеты. Есть работа, есть крыша над головой. Ну чего ты, ей Богу?
– Во-во! Сыты, обуты! – скопившаяся тоска вырвалась наружу комком длинного ругательства. – Я не жалуюсь. А ты мне скажи: если я шофёр, а он бумаги с одного стола ложит на другой, то чем он лучше меня? Я всю жизнь за баранкой, я бензином насквозь пропах. Войну прошёл, работаю – от начальства одни благодарности… Мне благодарности на бумаге, а этому, ёнть, натурой. Я ему не завидую, нет. Может, он и работник-то хороший. Я понять не могу, почему один честно работает и может жить, как человек, а другой такой же должен, как червь в навозе?.. Не-е-ет, значит, тут всё расписано: какой путевой лист при рождении получил, так по нему и живи. И не рыпайся.
В этот момент в Серёжке что-то произошло, что-то сдвинулось. Он ещё ни разу не задумывался о своём будущем, и без этого хватало забот. А тут он увидал, что его красномордый, волосатый отец, который одной левой быка завалит – Серёжка в этом был железно уверен, – на глазах семьи беспомощно сдавался на милость неизвестного диспетчера, выдающего путевые листы в жизнь. И значит, эта комната, этот протёртый половичок при входе – это навсегда! И никогда у него не будет своего письменного стола, как у Митьки. Не говоря о ванной и телефоне. Вот с этого дня у Серёжки появилась в жизни цель. Сначала он не понимал, что она у него появилась. Но он долго обмозговывал отцовы слова, думая о себе. Его житьё ему привычно, но у многих оно лучше. Действительно, Серёжке не хватало телефона. И ещё телевизора. Потом воображение соблазнило его преимуществом ванны – не надо по воскресеньям торчать в длинных очередях в баню. Затем он смекнул, как здорово иметь личную комнату, где можно прятаться от родительских глаз и духариться, как хочешь. Через некоторое время его цель жизни оформилась в виде нечто связного и конкретного, что выражалось словами «человеческие условия». Она представляла собой компактную картину кучи бытовых благ, которая имела то преимущество, что растягивалась, как резиновая и при необходимости пополнялась новыми деталями.
– Представляешь, в квартире вся мебель новая, полированная. Всё сверкает. И уборная никогда не занята.
– А если в ней жена твоя засядет?
– Какая жена?
– Ну, будет же у тебя когда-нибудь жена…
– Нет, у каждого будет своя уборная. Сколько людей – столько уборных.
Время шло, и Серёжка продолжал мечтать о личном благополучии. Поблистав множество раз бесконечным количеством сказочных граней, его мечта закономерно упёрлась в вопрос, как всего этого добиться? В самом общем виде ответ был прост и не являлся ни для кого секретом: хочешь жить хорошо – стань большим начальником. Некоторое время Серёжка смаковал избранные моменты жизни больших начальников.
– Вот