Бога, что ее усадили не с вице-мэром и не с самым главным врачом самой главной больницы, которых она на страницах родной газеты как раз требовала прогнать взашей. Директор и завкафедрой оказались людьми благодарными и, сами того не подозревая, весь вечер лили воду на Галкину мельницу, воспевая ее достоинства и таланты. Томина набирала очки.
– Ну?! – терзали мы счастливую и оттого ничего не соображающую Галку за утренним чаем. – Что потом?
– Потом Аркадий сказал, что мужчины в их семье женятся только один раз.
– Тебе сказал? – уточнила Жанетта.
– Нет, когда поздравлял молодых.
– М-м-м! Значит, все-таки женятся? Уже легче. А кто, кстати, эта жена брата-косметолога?
– Студентка юрфака, моложе его на пятнадцать лет.
– Н-да, понятно, – расстроилась Жанка.
– А Аркадий сказал, что только под расстрелом бы женился на двадцатилетней!
– Когда сказал? Когда поздравлял?!
– Нет, когда мы домой возвращались.
– Так. И что?
– Жан, ну, что? Ничего… Все выходные, извините, провели в постели – даже ужин заказывали с доставкой. Из «Иль Салотто», между прочим!
Я стою на краю крыши оперного театра и совершенно не боюсь разверзнувшейся у моих ног пропасти. Где-то далеко внизу расположилась аккуратно разбитая на квадраты в тусклых ночных фонарях площадь, окруженная садом. Кажется, стоит сделать шаг вниз, и я протяжно, как при замедленной съемке, спланирую в ее гладкое лоно, и полы моего длинного, сложно устроенного плаща будут развеваться и тихо трепетать. Но вниз не хочется. Гораздо интереснее оставаться здесь, в эпицентре ясной июльской ночи, освещаемой оранжевой луной, лежащей на одном из недавно отстроенных небоскребов.
Странно: эта якобы крыша совсем не похожа на крышу. Покрытая белым и розовым мрамором, увенчанная по углам причудливыми башнями и массивным фонтаном в центре, она напоминает богатый венецианский дворик для прогулок. Фонтан, конечно, не действует, но все остальное не только не имеет явных следов разрушения, но кажется довольно ухоженным; в больших белых чашах устроены клумбы, по периметру стоят скульптуры.
Я не удивилась, не испугалась, не шелохнулась, когда на противоположном конце этой тщательно декорированной площадки возникла мужская фигура – и тоже в плаще, несмотря на жару и безветрие. Некоторое время она была неподвижна, как статуя, и мы стояли симметрично, по диагонали, каждый в своем углу, будто противники в шахматной партии. Было напряжение, но противостояния – не было; что-то такое нас связывало, и мы издали всматривались друг в друга и словно даже разговаривали, не произнося ни слова, непонятно о чем. Затем он сделал несколько шагов ко мне и сказал – я услышала это:
– Ты должна меня узнать. Это важно.
А я всматриваюсь – ни одной знакомой черты.
Поворачиваюсь, чтобы уйти, а он опять и даже чуть не в крик:
– Ну, посмотри же! Запомни!
Встав так, чтобы луна светила