должен буду платить людям на стадион, – напомнил Мануэль. – Все хотеть мани-мани.
– А ты им не плати. Просто проведи меня – и все.
– Хорошо. Четыреста доллар.
В конечном итоге сошлись на ста пятидесяти. Семьдесят пять Мануэль взял сразу и тут же исчез. А теперь вдруг объявился в Мирафлоресе: здрасьте, мол, давненько тебя не было видно, Дима. Переведя разговор с погоды на пирамиды, а потом – на животрепещущую тему фасонов современных купальников, Мануэль то и дело посматривал на стакан Быкова. Пришлось заказать и ему такой же.
– Когда на стадион? – спросил Быков, глядя в шоколадные глаза перуанца.
Тот поперхнулся напитком, а когда откашлялся, заявил:
– Сегодня. Я бегать тебя искать весь город. Сегодня воскресенье, день коррида. Я бояться тебя не найти.
Быкову стало стыдно. Он часто давал себе зарок не думать о людях плохо, пока они не сделают какую-нибудь гадость, но редко сдерживал это обещание.
– Почему не позвонил? – спросил Быков, чувствуя, как лоб, щеки и шея наливаются предательским жаром.
– Денег счет нет. – Мануэль развел руками.
– Я же тебе заплатил.
– О, эти деньги пошли на стадион. Ты мой амиго, Дима́. Я не оставлять себе ни один сантим.
Быков принялся вытирать лицо салфеткой, как будто надеясь избавиться от вызванного смущением румянца.
– Во сколько? – спросил он.
– Идти сейчас, – сказал Мануэль. – Камера с тобой, я видеть. Экселент. Еще по один писко – и вперед.
– Да, конечно.
Радуясь, что появилась возможность хоть как-то заглушить угрызения совести, Быков поманил официанта. Через минуту на столе появилась пара высоких запотевших стаканов.
«Лучше бы воздержаться», – подумал Быков и сделал большой глоток.
Его лицо, сохранившее румянец, смягчилось и даже как бы помолодело. Сейчас Быков выглядел лет на тридцать пять, не больше. Кудрявая шевелюра и мушкетерские усы придавали ему сходство с д’Артаньяном. После памятного путешествия на песчаный австралийский остров Фрейзер Быков заметно похудел и весил теперь около восьмидесяти пяти килограммов, что при его среднем росте было не так уж много. Несмотря на то что ему часто приходилось бывать под палящим солнцем, он почти не загорел, оставаясь довольно бледным по сравнению со смуглым Мануэлем.
– Я готов, – провозгласил Быков, лихо ударив стеклянным донышком об стол.
– Отлично, – сказал Мануэль, допивая свой напиток. – Хочу предупредить, Дима: на стадионе я разговаривать, ты молчать. Только фотографировать. – Он нажал пальцем воображаемую кнопку. – Посторонним вход запрещен строго. Никому не говорить, что ты профи. Я сказать: ты жених моя сестра.
– У тебя есть сестра? – спросил Быков, выходя из кафе на запруженный людьми тротуар.
– У меня нет сестра, – ответил Мануэль. – Зато у меня есть друг. Для тебя, Дима́, я готов даже лгать.
Это прозвучало так, словно до сих пор он всегда говорил только правду. Но после двух стаканов