арки, над площадью грянуло зажигательное фанданго[1]. Какой-то чумазый мальчонка попытался всучить им открытки с портретами матадоров, но не успел: тяжелая, окованная металлом дверь уже отделила Быкова и Мануэля от внешнего мира с его лихорадочной суетой.
Быкову показалось, что он очутился в мрачном склепе. Полумрак на низкой галерее рассеивался лишь светом, сочащимся сквозь узкие окошки под потолком. Было тихо, сыро и прохладно. Мануэль о чем-то быстро переговорил с человеком, открывшим дверь, сунул ему несколько местных купюр и увлек Быкова за собой.
Пройдя несколько десятков метров, они миновали еще одну дверь и оказались у стойла для быков. Остро запахло навозом, мочой и сырыми опилками. В помещении царил полумрак. Быки косились на вошедших, и круглые глаза животных отливали красным.
– Почему здесь так темно? – удивился Быков, который терпеть не мог снимать со вспышкой. – Можно открыть несколько ставень?
– Даже не думай! – торопливо произнес Мануэль. – Тут нельзя свет.
– Как это? Почему?
– Бык должен быть в темнота. Потом арена, солнце. Бык слепнуть.
– Слепнуть? – переспросил Быков, сердце которого упало.
– Да, – подтвердил Мануэль. – Мало-мало. Видеть только яркий пятна. Красный мулета[2]. – Он стал в позу матадора, взмахнув воображаемой тканью. – Такой хитрость. Иначе бык всегда побеждать.
Быков никогда не любил корриду, считая ее жестокой и нечестной забавой. Услышанное потрясло его. Он по-новому посмотрел на быков в тесных загонах. Все они были фактически обречены. У каждого имелось всего несколько шансов из тысячи, может быть, даже один. Несчастные животные!
– Зачем они бросаются на тореадоров? – мрачно спросил Быков, которому перехотелось фотографировать быков. – Стояли бы на месте. Тогда не было бы никакой корриды. Пусть бы их убивали, но без издевательств.
– Если бык не хотеть выбегать арена, его заставить, – сказал Мануэль. – Окурок в ухо. Копье сюда. – Мануэль хлопнул себя по ягодице. – Бык злиться. Не хотеть стоять на месте.
По проходу проехали двое босоногих мальчишек на фыркающих лошадях. Физиономии у детей были важные и довольные. Наверное, они представляли, как вырастут и станут убивать полуслепых быков, доведенных до бешенства угольком, тлеющим в ухе.
– Ты будешь снимать? – спросил Мануэль, недоуменно поглядывая на спутника.
Быков кивнул и, побродив между загонами, взял несколько крупных планов. Он надеялся, что ему удалось схватить выражение мрачной обреченности на бычьих мордах. Вот для кого коррида не была праздником. Животные знали, что скоро умрут, и заранее смирились с неизбежным. Страшная участь. Еще более страшная, чем у их рогатых собратьев, которых просто отправят на бойню.
– Куда теперь? – спросил Быков, закончив съемку.
– За мной, – сказал Мануэль, уверенно передвигаясь в темном лабиринте.
Они заглянули в большую комнату, где переодевались,