себя в целях временных дней.
Смысл жизни своей в достиженьях рисуя
Деньгами на зависть звенящих речей.
Теперь-то ты знаешь об этом не мало,
Коснувшись дыхания смерти сквозь сон.
Круг жизни закрыт, его время устало
Разменивать дни ожиданий на стон
Твой стон мне был близок улыбкою чистой,
Но ты уж прости, что не смог облегчить
Дорогу твою в петлях боли тернистой,
Которою смог ты не жалуясь жить
«Вот оно доказательство, – думал Николай. – В мире действуют неустановленные силы по неустановленным правилам. Мир человека шаток и нестабилен. Да, если внутри живет огромная безусловная всепримиряющая вера в Бога и в высшую справедливость, то вопрос теряет остроту и объективность. Но, если такой веры нет? Что делать, если не хочется сдаваться Богу? Если вся твоя внутренняя суть против белого флага? Совсем не против Бога, но не таким путем, не через себя. Я знаю и помню людей, которые меня любили и заботились обо мне. Сейчас их нет в этом мире. Но я их знаю! Им действительно было не все равно! И если мне не хватает веры в себя и мир начинает давить слишком плотно, так плотно, что становится невмоготу – я уж лучше попрошу поддержки у своих старых знакомых, а не склоню колени перед Богом с жалостливой мольбой «Господи, помилуй». Почему я в своем текущем сознании должен доверяться и каяться сущности, которой никогда не было в моем текущем мире? То есть, выходит, что скорее не-сущности. Почему я должен сваливать на эту сущность-не-сущность свои промахи и падения, свои радости и удачи?
Многие в прошлом были отъявленными нигилистами, а сейчас вдруг в Бога уверовали на старости лет. «На старости» это как бы говоря по-дружески, мягко. Рабами божьими подвизались да о Царствии небесном мечтают. Что это? Через огонь, воду и медные трубы пришли к мудрости века и обрели чело? Или нечеловеческая усталость и затирка совести невыносимы до абсолюта стали? Дошли до точки невозврата, уперлись в нее и прознали в ней лик божий? И давай все тяжкие на него разматывать… – Нет, я не знаю, наверняка, – разглагольствовал Колян. – Только лишь рассуждаю, пытаясь не лукавить. Но вот какое дело – смотреть на бывших бунтарей, а ныне верующих в тысячу раз приятнее, чем на бунтарей и в прошлом, и в настоящем. У божьих одуванчиков как-то все выверено, устаканено, укрощено, упрощено, успокоено, умыто, оправдано и причесано. А у оппозиционных старперов все в перхоти, волосатых бородавках и плевках. В ту пору, когда бородавки были родинками, перхоть – альтернативой, а плевки храбростью, они совсем не были такими жалкими и смешными. К этому стоит добавить, что благостные грешники куда более живучие и жизнеутверждающие. А дедушек-отрицал по пальцам можно сосчитать, их мир изобилует критическими погружениями и водными болезнями, а такие перегрузки далеко не каждому по зубам. Смотришь на первых и как-то светло, пусть и неясно, но солнечно. А на вторых и глядеть не хочется, разве что за твердолобую принципиальность утешительную галочку поставить на социальном кресте из древесины. Если насчет блаженных вопрос спорный, то отрицающие точно заблудшие души.
– Что это я? Куда меня понесло,