Вряд ли возможно описать все муки и страдания человека, не познав это изнутри, не побывав в его шкуре. Кому-то по нутру принять все как есть, а кому-то нет. В двадцать лет мсье Сантеру остался сиротой. Смирившись со своими недугами, он легко пережил смерть родителей, оставивших ему пожизненное состояние. Не то чтобы он их не любил или преследовал меркантильные цели, нет. Он узрел совсем иной смысл в ударах судьбы и общепризнанных ценностях. Мсье Сантеру очень многое мне поведал в нашей беседе. О своей кличке «sanglier2» и о девчонках, шарахающихся от него как от чумы. О сверстниках, чьей жестокости не нашлось названия; о безмерности одиночества, обернувшегося светом понимания и доброты; о слезах благодарности к своей судьбе, вытеснивших ненависть и проклятие к миру; и еще о разных предметах и явлениях, каждое из которых достойно того чтобы жить в радости и упокоении. Мы говорили до тех пор, пока рассвет не забрезжил в дружелюбном ночном воздухе, а на столе не опустела третья бутылка чудесного вина прошлого столетия. Напоследок он сказал мне вот что:
– Мой милый мальчик, ты даже и не представляешь, какой шикарный подарок преподнесла тебе судьба, превратив твое лицо в маску ужаса. Здесь кроется причудливый божий промысел, распознав который ты обретешь счастье бытия. А пока он неведом тебе, посмотри на моих постояльцев, поговори с ними. Вот увидишь, это будет большая польза. Иди, спи, мой милый мальчик. Настает великое время – долой белые флаги! В огонь их! В огонь! Bonne nuit mon cher ami3.
– Bonne nuit, мсье Сантеру.
Я разделся донага и забрался в постель. Пуховые перины приняли меня в свои объятья, заботливо и успокаивающе соприкасаясь с телом. Почему раньше мне не приходило в голову спать без пижамы? Какая прелесть! Я сладко потянулся, и свернувшись калачиком отдался на волю сновидения.
Сон как обычно стался странным, но необычным в своей странности. Будто бы король объявил во Дворе жестокую игровую бойню своим подданным. Я видел себя со стороны очень решительным и энергичным. Понятно было, что я еще держусь в игре, только благодаря своей наглой решимости взгляда. И тут король подошел ко мне, тому мне, который наблюдал за собой и за всей картиной игры и сказал: «Ты будешь бороться со мной!». Таким образом, меня стало уже двое. И я ясно знал, что тот я, за которым я наблюдал, был явно сильнее и агрессивнее меня-наблюдающего и что он уж точно что-нибудь придумал бы. И тут осенило. Со всего размаха я отвесил королю sur la museau4 и произвел силовой захват напомаженной шеи. Пудра с лица и шеи короля осыпалась на мои манжеты и залетела в нос. Я со страстью и размахом чихнул, усилив в неконтролируемом спазме и без того суровую плечевую удавку и велел приказать страже отступить и бросить оружие боя. Наконец-то! Победа! Но было непонятно, что со всем этим делать дальше – то ли бежать без оглядки, то ли всех поубивать… Выход нашелся сам – я пробудился.
Разносящийся