бедра, не открывая глаз.
Шероховатость губки приятно щекотала кожу. Широкие, долгие мазки – от паха к коленям, легкие тычки под коленями, вот губка обводит ступню, которую Елена высунула из воды и положила на край бортика, уперев Густаву в бедро. Она приоткрыла глаза, чтобы посмотреть на него – крупный нос, знакомая щеточка усов, бледное лицо. Выражение лица не напряженное, нет: сосредоточенное. От воды, стекавшей по ноге Елены, брюки Густава быстро намокли, от мыла остались белые разводы – эта пара была безвозвратно испорчена. Елена напомнила себе выписать ему чек на новую форму.
Густав взял Елену за щиколотку, как скрипку за гриф, и принялся вычищать грязь у нее между пальцев. Потоки мыльной воды стекали по его рубашке, по брюкам, облепившим колени. Колени у Густава были костлявые, обтянутые намокшей тканью, они выпирали, как у скелета. Елена разглядывала их и чувствовала странное восхищение перед ломким, угловатым каркасом, скрывавшимся под одеждой. Она могла бы легко перекусить ему ногу, когда была в себе. А он нянчился с ней, как с ребенком. За деньги или из уважения к памяти отца, который привел Густава в дом еще ребенком? Скорее всего, и то, и другое.
После того, как Густав вымыл Елене голову, массируя затылок, он взял душ, держа его немного на отлете, как хлыст, и долго регулировал воду, выправляя струю и подкручивая то один, то другой кран. Когда Густав счел, что вода точно такая, как надо – не слишком холодная, не слишком горячая, – то полил Елене на ладонь «на пробу»; пошевелив пальцами, она кивнула.
Теплая, даже очень, но не обжигающая; тугие мелкие струйки ввинчивались в кожу как пальцы массажиста. Елена встала, упираясь ладонями в кафельную стену, а Густав принялся смывать с нее серую пену, сначала промыв волосы, а потом уже растирая спину: на этот раз он трогал ее не губкой, а рукой. Елена выгнулась, желание, словно змея, ползло между ее грудей к отяжелевшему низу живота, разбуженное этой жилистой, безволосой ладонью. Дыхание Густава стало едва заметно тяжелее и чаще, когда коснулся ее груди, направляя на нее косую струю воды; он трогал ее груди бережно, как переспелые персики, за которые придется платить, если помнешь.
Елена сжала бедра и уперлась лбом в прохладный, влажный кафель. Ее пробрала дрожь – один раз, другой, она вытянулась, напряженная, как струна. Рука Густава двигалась между ее грудей вяло, рассеянно, как будто бы на мгновение он забыл, где он и что делает. Наконец, Елена встряхнулась всем телом – и обмякла. Сведенные судорогой мышцы расслаблялись; ей хватило нескольких минут.
Густав молча смыл с нее остатки пены. Елена повернулась – Густав оправил расстегнутый воротничок и, поймав ее взгляд, вежливо улыбнулся. Елена почувствовала слабый запах чего-то острого и кисловатого, исходивший снизу, и холодно улыбнулась в ответ. Ему тоже хватило нескольких минут.
Густав вытер Елену, ловко орудуя большим махровым полотенцем так, что ни один из широких белых краев не коснулся пола, обернул второе