А Зыба уже замолк и умильно так поглядывает, руки сложил на тощем животе – не человек, а сплошное благолепие:
– Ну, так ты их посмотришь?
– Что посмотришь?
– Ну, часики мои? Чтобы ходили они верно и долго-долго.
– Дед, ты бы не нукал. А по существу: что посмотреть-то надо?
– Э, механизьму их проверил, правильно ли я там все устроил? Да на верность хода проверил. А то вон те большие, что привалились к пальме, сидят, они вроде хронометр, дык и соответствовать должны.
– У меня и инструментов-то нет. Да и спешу я, ты позабыл?
– Ничего, струмет у меня имеется, тоже на полянке лежал. А спешишь, зачем тебе спешить? Ты сейчас мне подмогнешь, а потом я тебе, и оба только в выигрыше останемся. Давай, сынок, соглашайся, тебе посля солнешного-то удара всё одно еще очухаться надо. А то ить, пойдешь в пески один с картой твоей корявой, да и сгинешь там, и никому помочь не успеешь и вовсю.
И верно, деваться было некуда. Только одно смущало:
– Зыба, а я вроде про карту ничего тебе не говорил. Ты откуда про нее знаешь?
– Дык это, я тебя, когда привез на ешачке-то своём, я тебя обмыл, а чтобы ничего ценного не намочить, пришлось по карманам твоим пошарить. Но ты не думай, все в целости лежит. В роду Тыкле воров никогдашеньки не было.
В мыслях пронеслось: «Ну да, воров-то не было, а, если бы предположить, я помер, так и воровать бы не пришлось, шустёр дед, ой шустёр».
– Ладно, давай свой струмент. Посмотрю я твои часы.
Дед засуетился, вынул плотно закутанные в промасленные тряпки инструменты из дупла, с трогательной бережностью протянул лупу:
– Вот. Всё, что нашёл, тут собрано. Ты правильно решил, сейчас самый свет, чтобы работать.
Не переставая бормотать что-то себе под нос, достал крышку и четыре чурбака, соорудил стол, постучал по нему:
– Садись, мил человек.
Вальд уселся, установил лупу:
– Ну, какие первые смотреть.
Дед благоговейно принес маленькие часики. Вальд открыл заднюю крышку и… Время словно остановилось. Ему, конечно, приходилось и поверять часы, и ремонтировать, но он никогда не встречал таких механизмов, и никогда ранее это занятие так не притягивало. Не чувствуя усталости, голода и жажды, астроном не выпускал лупы из глаз пока не ощутил предвечерней свежести. В животе заурчало от голода, да и в горле пересохло. А Зыба тут как тут:
– На-ко освежись, мастер. Смотри, сколько ты натворил!
Полянка теперь выглядела иначе. Те часы, над которыми удалось сегодня поработать, дружно тикали – какие громче, какие тише – в унисон, отмечая очередной час. Если поутру часы были рядовой работой ремесленника, сейчас они стали произведениями искусства. Хотя особой доработки не требовалось – там подтянуть, там шлифануть, поправить кое-какие детали и все. Но часов было так много, что работы хватит еще на пару