везучий и ответственный, – вмешивается замполит. – А что у тебя за шпаковский чемодан такой огромный?
– Это не чемодан, товарищ майор. Это футляр для аккордеона. Я его для удобства мешковиной обернул и лямки приделал, чтобы за спиной носить.
– А в футляре что, если не секрет?
– Как что? Аккордеон, – Тулайкин, выпучив глаза, преданно «ест глазами начальство». Напряжения мышц для этого выпучивания оказывается достаточным, чтобы губы не разъехались в улыбку, которая начальству вряд ли бы понравилась.
Тем не менее, даже такой ответ раздражает замполита:
– Аккордеон?! Послушай, лейтенант, а ты боевой батальон с ансамблем песни и пляски не перепутал?
– Никак нет, товарищ майор. Наоборот.
– Что значит наоборот?
– В ансамбль песни и пляски меня хотели после училища направить, только я отказался.
– Вообще-то приказы не обсуждаются…
– Так точно, товарищ майор, но у меня получилось!
Подполковник смеется и жестом останавливает замполита, уже надувшего грудь для грозного разноса обнаглевшему лейтенантику.
– Оставь его, Матвей Исаевич, не придирайся к парню. Завтра после боя поговорите. Если будет о чём.
«И с кем», – думает замполит.
– Разрешите идти, товарищ подполковник? – говорит Тулайкин.
– Ступай!
Тулайкин все тем же лихим взмахом правой руки отдает честь, поднимает с земляного пола футляр с аккордеоном, делает шаг назад, в темноту…
…и оказывается в своем директорском кабинете Усть-Канорского детского дома и школы-интерната в начале марта 1945-го года.
– Во-первых, не «товарищ лейтенант», а бывший товарищ лейтенант, – соблюдать субординацию в разговоре с симпатичной девушкой Тулайкину явно не хочется. Тем более что девушка старше его по званию.
– Товарищ бывший лейтенант, разрешите доложить: бывший старший лейтенант Донатович…
– Да вижу, что прибыли. Разбуженная и построенная… Есть предложение. Зовите меня просто Васей.
– Не слишком ли вы… торопите события, товарищ бывший лейтенант?
– А вы мне сразу понравились. Извините за простоту и не сочтите за наглость, но между нами… – Тулайкин касается предплечья правой руки, – много общего.
– Если вы намекаете на… – Алевтина кивает на свой протез, — то вы, Василий, бестактный грубиян. Извините за прямоту и не сочтите за грубость.
– Извиняться вам не за что, я действительно грубиян, – соглашается Тулайкин. – Бестактный такой… Никогда не говорил девушкам комплименты. До войны не успел, а здесь некому. Но интуиция мне подсказывает: мы действительно родственные души.
– Интуиция или богатое воображение?
– Богатое воображение мне нашептывает нечто другое. И ведь, что характерно, каждый день и не по разу. Мол, а не пора ли тебе остепениться,