цы. Раны и возраст выкосили монолитные ряды поколения победителей. Вполне реальна угроза оставления без призора, передаваемой изустно, истории страны, войны и великих тягот человеческих, что выпали на долю наших матерей, отцов и старших братьев. Наметился риск словоблудливых изысканий корыстными историками на истекающем болью материале, на святой памяти вдов и сирот о миллионах павших героев.
Писать о войне, и людях войны, не перестали, только… кто, что и как пишет? Откуда-то налетели ветры книжно-газетно-телевизионных сомнений, летят молнии разоблачения и обличения. Обличения кого – воинов победы, тружеников тыла, павших героев? Они своим воинским и трудовым подвигом на сотню лет вперёд искупили любые свои грехи, если они и были. Им должна быть благодарна страна, за то – что она сохранена, сохранён живущий в стране народ, и живёт не как-либо, а недовольство своё дерзит высказывать.
Горько сознавать, но приходится, что настали времена, когда весомыми и значимыми становятся слова детей войны о людях Поколения Победителей. Они все богатыри, без изъятия, без исключения, все. Но они,… они… только люди, может и с пороками.
Я ребёнок войны, я их плоть от плоти, я среди них жил, я их знаю. Я набрался смелости писать об этих людях потому, что… мне нет нужды фантазировать по их поводу. Я пропитан их рассказами, их несбывшимися мечтами, их верой, что… детям будет легче.
В настоящий сборник вошли стихи о людях вполне реальных и живших рядом со мной. Слава им и вечная память, они оставили о себе память сохранённой страной и новыми поколениями.
Я же хочу оставить память о них, как умею.
Шестнадцать первых лет
Сороковые помнятся лишь краем,
от карточек зависимость отпала.
Подумалось, земля пребудет Раем,
житуха хлебом расцветет и салом.
Отец вернулся, сидор да погоны,
а для меня, так, дядька незнакомый.
Тогда впервые в руки взял патроны,
прочувствовал портянок дух весомый.
Моим мечтам не привелось свершиться,
по выдаче был хлеб, похлебка в плошке.
Для школы мал, чтоб грамоте учиться,
цифирь учил с рисунка на ладошке.
Ах очередь, вот мой толчок к рассказу,
ее понять лишь опытом возможно.
Не мерз кто ночью у дверей лабаза,
про нас судить тот должен осторожно.
И очередь дарила всем с лихвою,
сочувствием совет простой бесценен.
Любой багаж забот тащил с собою,
под грузом тем не можешь быть заменен.
Различный люд под дверью собирался,
не ведая, чем новый день одарит.
С пустой авоськой, было, возвращался,
иль с требухой, с чем мама супчик сварит.
Сороковых закончилась декада,
восторгов нет, но и печаль забыта.
В полсотые теперь шагать мне надо,
в две пятилетки новых дверь открыта.
Передо мною масса ожиданий,
обвал событий, для движенья трасса.
Я старше стал, я приобрел познаний,
начну рассказ от первого «А» класса.
В мужскую школу в срок определили,
ведь пацаны учились без девчонок.
Начать и со второго шансы были,
отец не дал, ишь – белый вороненок.
Пришла весна, умытая слезами,
плачь по стране – ушел людей всех Папа.
Крестила бабка лоб пред образами,
а я ревел, мне было жаль сатрапа.
Мне Сталин был на вроде как Создатель,
в обоих веровал, жизнь заставляла.
Днем сталинских наук приобретатель,
а ввечеру бабуля просвещала.
Постичь не детскую науку парню,
про злых врагов, про дядьку генерала,
не просто. То трубят о них фанфарно,
а-то, училка в школе вдруг сказала:
– Открыть Родную Речь, страницу восемь,
там лысый генерал сидит, очкастый.
Теперь страницу вырвем, на пол бросим,
растопчем каблуком, он враг ужасный.
В сырую землю многих он отправил,
твердили мне, что – до того не знали.
А я и верил, и ругал, и славил,
тогда не дети, все так поступали.
И взрослых приучили слову верить,
а уж дитя, – в сомнениях едва ли.
Страничку вырвал, чтоб ее похерить,
гордиться мог бы мной товарищ Сталин.
Меня в коммуну Родина стремила,
я