то ли по зову своего разума, она, не говоря ни слова, быстрым шагом подошла к Айвори и взяла его за руку. Тот, словно почувствовав тревожное настроение своей няни, не стал сопротивляться, а повиновался женщине, уже ставшей ему очень родной. Липкая коричнево-черная жижа под ногами расползалась при каждом их шаге. Айвори не обращал внимания на окружающих, а прислушивался к звукам, исходившим от своих ботинок. Вивьен же, уводя Айвори с детской площадки, постоянно оглядывалась назад, все так же хмуря свои поредевшие за годы брови. Дойдя до скамейки, на которой она только что сидела, няня с ребенком внезапно остановилась. Парочка милых геев все это время неотрывно следила за ней, позабыв, кажется, о своей собственной дочери. Сначала им показалось, что женщина таращится на них: неужели остались еще старухи со средневековыми предрассудками? Но потом один из них понял, что темнокожая дама пристально всматривается куда-то сквозь них, поверх их голов, словно за их спинами был жуткий монстр. Один из них, тот, что сидел слева, резко обернулся, а затем так же резко встал. Его губы шевельнулись, пытаясь выбросить в воздух какие-то слова, но ничего не вышло. Второй мужчина, даже не оглядываясь, встал со скамейки и зашел за спину своего спутника. И только после этого он оглянулся. Кажется, он сперва подумал, что это какая-то шутка, нелепый розыгрыш, и не хотел давать понять, что он поддался на провокации.
Из густого, пропитанного чем-то химическим, тумана стремительно вышел человек с окровавленным ртом. Он лепетал что-то невнятное. Не было даже понятно, то ли это английский язык, то ли какое-то странное наречие. Несколько человек, также сидевших на скамейках вокруг площадки, вскочили и бросились к своим детям. Вивьен инстинктивно схватила Айвори на руки и попятилась назад, но не убежала, а продолжила смотреть, возможно, полагая, что человеку нужна помощь, и никакой угрозы для окружающих он не представляет. Человек с окровавленным ртом был мужчиной лет тридцати в обычной повседневной одежде, джинсах, светлой рубашке и кожаной куртке. Но он не вел себя, как потерпевший или требующий помощи человек. У него не было отпечатка боли или страха на лице. Но все же было в нем что-то пугающее, какое-то необъяснимое желание. Что-то откровенное…
В следующую секунду мужчина опустил свой взгляд на маленькую девочку, дочурку двух геев, все еще стоявших, как вкопанные, и глазевших на странное зрелище. Девочка словно и не замечала переполоха вокруг. Она присела на корточки и лепила что-то из грязи. Наверное, в обычных обстоятельствах «папы» запретили бы ей эту возню с микробами, но осознав, что ей никто не мешает, девочка продолжала все так же безмятежно играть, погрузившись в какие-то девичьи грезы. Тем временем «окровавленный» начал приближаться к девочке. Незадачливые папаши, осознав, наконец, что, возможно, их дочурке угрожает опасность, вышли из оцепенения. Тот, что был повыше, сделал шаг вперед и взял мужчину за руку. Как ни странно, второй остался стоять на месте, все так же глядя в сторону парка, откуда пришел