стоялой водой, нечистотами – дух нищеты – и сквозь него совсем немного пробивался свежий и холодный аромат моря…
– Мы пришли, – объявила Иверри, указывая на служивший дверью пролом в кирпичной стене, – добро пожаловать.
– Кыш! – крикнула она, вступая внутрь, и небольшая стая голубей, едва не сшибив господина Друбенса, с ветром вырвалась из проёма. – Гадят, паскуды, сил нет, – выразительно пожаловались Иверри.
– Их можно понять, – заметил ей старик, – там у вас внутри хоть немного, но теплее.
Гай сидел в довольно хорошем, малость облезлом мягком кресле с закрытыми глазами. Господин Друбенс удивился тому, что в столь убогом жилище обнаружилась вполне приличная мебель. Тут была и лампа с абажуром на стройной высокой ножке, и деревянный шкаф с большим зеркалом, и сервант со стеклянными полками.
– Ну как, нравится вам обстановочка? – приоткрыв один глаз, осведомилась хозяин, – представьте, всё это великолепие я подобрал на свалке; такие как мы не пропадут, покуда на свете есть люди, которые выбрасывают вещи не потому, что те основательно прохудились, а лишь от желания новизны. Рад приветствовать вас в своём маленьком королевстве. Я король мусорной кучи! У меня нет ничего, терять мне тоже нечего, стало быть, я всесилен и неуязвим!
Гай Иверри засмеялся, а мать его шепнула виновато:
– Не обращайтесь внимания, он дурачится, господин.
– Меня зовут Роберто Друбенс, – сказал гость.
– Очень приятно. Гай, – хозяин, не покидая кресла, протянул ему руку.
Повсюду в помещении, где источников света было всего два, лампа и пролом, сквозь который они вошли, сразу бросались в глаза приметы ремесла: фигурки, как готовые так и недавно отлитые, нешлифованные, стояли повсюду, на полу, на столе, на застелённых газетами табуретках, тонко осевшая гипсовая пыль делала поверхности мебели блеклыми, будто заиндевелыми. Возле кресла Гая лежала раскрытая опалубка, заполненные тенью выемки в гипсе, видимо, только что выпустили на волю, словно птицу из яйца, очередную смоляную фигурку. «Эбеновое дерево…» – усмехнулся про себя Друбенс. Иверри принесла гремящий металлический чайник, развела огонь в закопчённой кирпичной кладке, загородила входной проём сбитым из нескольких досок щитом.
– Это от ветра, – пояснила она, – и от птиц. А то каковы нахалы! Ежели хлеб ешь, так на самую голову усядутся и прям изо рта клевать станут. Озверели совсем. Дожди, осень, на помойках мокрота, киснет всё скоро.
Дым от костра потянуло наверх, в неровную страшную дыру в потолке, по краям которой торчала словно нитки в гигантской прорехе изогнутая арматура.
– Где вы взяли эти фигурки? – напрямую спросил Друбенс, принимая из рук Иверри горячую фаянсовую чашку с кипятком – хозяева, скорее всего, ничем больше не собирались его потчевать.
– Нашёл, – просто ответил Гай, закинув назад растопыренными