случай!
Однако холодок с еврейской стороны повеял, и через пару недель Черчилль бросился оправдываться: в письме от 29 июня он советовал Вейцману добиваться передачи мандата на управление Палестиной «от Великобритании к Соединенным Штатам… с их огромным богатством и мощью и со значительной еврейской прослойкой населения». Сам же он складывал руки: «У меня очень мало сторонников в консервативной партии, и даже лейбористы, кажется, потеряли интерес к идее создания еврейского государства в Палестине» (302–303).
Это была капитуляция проигравшегося – ошибочное и преждевременное проявление слабости. Что ему стоило все обещать, как всегда! Но он решил поиграть в откровенность – и потерял лицо. Предчувствия не обманывали Черчилля, он таки проиграл выборы. В разгар Потсдамской конференции, когда победители делили мир, англичане выкинули «главного победителя» – Уинстона Черчилля – из политики. Подозреваю, что одна из основных причин в том, что разочарованные евреи не поддержали его так, как могли бы и как они уже не раз делали в прошлом. Свои же собственные, личные возможности Черчилль самонадеянно переоценил.
Евреи добились своего и без Черчилля: в 1948 году на карте мира появилось независимое государство Израиль. Отношения Черчилля с еврейским сообществом отныне стабилизировались: он всячески старался напомнить евреям о своей роли в прошлом, они охотно признавали ее и отвечали устной и письменной благодарностью.
На встрече 29 марта 1949 года с американскими еврейскими лидерами, собравшимися для обсуждения будущего Израиля, Черчилль заклинал: «Помните, что я стоял за свободный и независимый Израиль в течение всех тех темных лет, когда многие из моих самых выдающихся соотечественников придерживались других взглядов. Не допускайте даже мысли о том, что у меня есть хотя бы малейшее намерение предать вас в этот час вашей славы» (343).
Какая странная, на первый взгляд, идея: кто бы мог в нем усомниться? Но, видимо, Черчилль, искушенный политик, знаток человеческих слабостей, боялся, что про его услуги забудут по миновении надобности, выкинут его, как отработанный шлак. Жажда чести и награды была ему свойственна. Поэтому он продолжал в том же духе: не позволяя оборваться ниточкам связи и признательности, продолжал их натягивать.
В апреле 1951 года X. Вейцман пригласил Черчилля на открытие рощи имени Вейцмана в Иерусалимских горах. Черчилль не смог прибыть на эту церемонию, но написал израильскому послу в Лондоне: «Будучи сионистом еще со времен Декларации Бальфура, я очень польщен приглашением столь великого государственного деятеля, как доктор X. Вейцман» (344).
17 января 1952 года, во время своего официального визита в Вашингтон, Черчилль выступил перед американским конгрессом. «Начиная с момента принятия Декларации Бальфура, – сказал он, – я желал, чтобы евреи получили национальный очаг в Палестине, и я работал над этим» (345).
Снова и снова Черчилль напоминал евреям о своих заслугах, своих правах на благодарность, напоминал победителям,