Что дома сидеть? Побегай, моя львица. Я их вечером на ужин холодными съем. Не забудь только термос наполнить. Лапку, девочка моя.
Он чем-то мягким, непристойным, даже женским – тем, что было его губами, влажно припал к руке Мадам.
– Блестят, да? – Он улыбнулся, не выпуская чуть перезрелую руку Мадам. – Девятнадцатый век. Колечко еще покойной моей жены. Фамильное. Все моей девочке. И камушки, и квартиру. Жаль, только дачу на Николиной Горе продали. Супругу дорого в Германии лечили. Сейчас бы тебе не пришлось в такую даль мотаться. Все тебе. А им ничего. И ведь, что забавно, Ириночка, даже не позвонят. Все, как я и предполагал. Значит, если бескорыстно, то нам даром не нужен, папочка. Что ж. По-своему даже мило. Опять-таки – девятнадцатый век!
Мадам улыбнулась безмятежно.
– Я полежу, девочка. Может, даже посплю, как ты считаешь?
– Часок, – ласково разрешила ему Мадам. – Иди в кабинет, приляг, я тебя пледом укрою.
– Она меня когда-нибудь подушкой придушит, вот увидите, – хитро подмигнул Ирине старик. – И никаких следов, верно, Ириночка? А еще лучше на реке Амазонке, в глубине влажных горячих джунглей. Там, где с дерева на дерево с уханьем пролетают огромные пестрые попугаи, в воде скользит блестящее гибкое тело гигантской анаконды, на берегу голые индейцы, покрытые цветастыми татуировками, вдыхают ароматный дым табака из длинных трубок. У них припрятан смертельный яд кураре. Вам, Ириночка, какой способ больше нравится?
– Все сочиняешь на ходу, талант ты мой, – ласково поцеловала его в лоб Мадам.
Ручной домашней птичкой чирикнул звонок снизу. Мадам ушла в круглую темноту прихожей.
Стефан Иванович наклонился к Ирине:
– Каждый раз, делая выбор, мы делаем ставку на выигрыш. Часто это ставка на изменение нашей жизни, иногда это сама жизнь. Человек свободен сделать выбор по своей воле, но он должен быть готов ответить даже за то, чего не хотел.
Ирина краем глаза заметила, как Мадам заново рисует губы у зеркала в прихожей.
Стукнула дверь, послышался сдавленный смешок.
Стефан Иванович подставил к подтаявшему снизу уху ладонь, повернулся прислушиваясь.
– Руки, руки убери, – горячим шепотом уговаривала кого-то Мадам. Певуче добавила: – Знаешь ведь, не люблю.
Вошел Женька. Встал в дверях. Улыбнулся уверенно.
– Привет, – спокойно так, будто свой человек в доме, и Мадам цветет рядом.
«Что он здесь делает? Женька тут, у Мадам. Как его сюда занесло? Красивый мужик. Но что-то в нем животное, тупое, не знаю что… Подбородок с ямочкой. Гладиатор».
– Кто пришел! Как удачно. Как раз к обеду. – Стефан Иванович вальяжно показал Женьке рукой на стол.
– Водочки под креветки будешь? – спросила Мадам.
– Не откажусь. – Женька в предвкушении потер руки.
Пружинистой походкой подошел к Ирине, небрежно, звонко чмокнул в щеку.
– Привет! Как Пашка? Что ты на меня уставилась, как на привидение? – Он рассмеялся, дразня ее, высунув кончик мясистого языка. – Ха-ха! А Пашка твой