это имеет отношение к Рене и бинтам: мол, хорошо, что ребенок помогает. Он показал большой палец и глупо ухмыльнулся. Жанна ответила высокомерно-раздраженным взглядом.
Закончив, женщины оставили Дэна, но он и не подумал сдаваться. Выхватил Плока из кармана Рене и начал прыгать, вертя тряпичного человечка на руке.
– Look! Look who’s there?![28]
Кривляния взрослого ошеломили Рене. Чего он добивается? Хочет, чтобы она отнимала у него игрушку? Размечтался! Другие дети радовались, маленький Жан заливался смехом, всем было весело – впервые с тех пор, как Рене попала в этот дом. Дэн взмахнул своим трофеем и попал по балке. Бедненький Плок! Ну все, хватит! Рене властным жестом протянула руку к своему любимцу, американец мгновенно успокоился и вернул игрушку хозяйке. Жанна не упустила ни одной детали этой сцены, Дэн пожал плечами и улыбнулся, пытаясь скрыть досаду.
В «солдатском» подвале Жанна и Рене передали бинты Жинетте, той самой старухе со странными «выбеленными» глазами. Она сняла повязку с головы раненого, обнажив большую и очень нехорошую рану. Жанна решила заслонить его от Рене, но той вовсе не требовалась защита. Солдату было больно, и она его, конечно, жалела, но как-то отстраненно. Появилась недовольная Берта.
– Ни разу не видела, чтобы рану мазали медом, – буркнула она. – Простуду, насморк – да, но не раны…
Жинетта не обратила внимания на ее слова, зачерпнула золотистую массу и наложила густой слой прямо на искалеченную плоть. Потом взглянула на Рене и пояснила:
– Через день или два начнет затягиваться, сама увидишь.
Она говорила так, как будто они с Рене знали друг друга целую вечность. Берта вздохнула и отошла. Солдаты принялись за ячменную похлебку. Они медленно пережевывали клейкую массу, никак не комментируя ее вкус. Всем раздали их порции, и в подвале установилась тишина, нарушаемая стуком ложек и причмокивающим хлюпаньем. Рене с тоской вспоминала кусочки зайчатины с дикими ягодами и вкусный «чай» из сосновых иголок, сваренный на воде из ручейка. У нее перехватило горло: впервые за все годы тяжких испытаний она не могла справиться с едой. Старшая из девочек подошла к ней – худенькая, с темными волосами и умными глазами, – она давно приглядывалась к Рене, но заговорить не решалась.
– Я Луиза, – сказала она. – Младшая сестра Жанны. Мне девять лет. А тебе?
– Семь! – гордо ответила Рене.
На самом деле, она ни в чем не была уверена, а ее бумаги потерялись во время одного из многочисленных перемещений из убежища в убежище. Рене ходила в класс мадам Серве и учила те же уроки, что второклассники-семилетки, вот и решила, пусть ей тоже будет семь.
Отчетливо Рене помнила себя с четырех лет – с тех пор, как жила у фермеров из «другой деревни»: она так говорила, чтобы отличать пейзажи юга страны от более лесистых, с пересеченным рельефом. Что было раньше, Рене не знала. У нее сохранились очень смутные воспоминания о той далекой эпохе, скорее картинки, звуки и запахи. Был, например, золотой медальон для фотографии,