Добрый вечер, Николетта.
Когда мне исполнилось пятнадцать лет, она строго-настрого запретила звать себя мамой.
– Наличие взрослого сына отвратительно старит, – заявила маменька, – я еще совсем молода и очаровательна, но когда на пороге появляешься ты со своим ростом и басом бубнишь: «Мамочка», присутствующие мигом накидывают мне как минимум десять лет.
Рост у меня и впрямь ого-го, около метра девяносто пяти, и матушку я с тех пор зову только по имени. Кстати, давно собираюсь попросить ее, чтобы она перестала употреблять мое детское прозвище Вава. Останавливает только то, что Николетта не послушается или, что еще хуже, станет всех поправлять: «Ой, умоляю, не говорите „Вава“, он этого не переносит».
– Садись, Вава, садись, возьми кулебяку, – трещала Николетта, указывая на румяный пирог, – с капустой, твоя любимая.
Я на самом деле люблю Таисину выпечку, поэтому нацелился на самый аппетитный кусок, но тут Николетта дернула меня за плечо.
– Знакомься, Вава, это Люси.
Я обернулся, увидел в кресле, под торшером молодую женщину и от ужаса уронил на пол ломоть пирога.
– Вава! – возмутилась маменька. – Какой ты неаккуратный! Тася, подойди сюда.
Домработница материализовалась на пороге, она посмотрела на валявшиеся на ковре куски мякиша и ошметки капусты, перевела взгляд на мое лицо и, тщательно скрывая ухмылку, заявила:
– Сейчас замету.
– Да уж постарайся побыстрей, голубушка, – недовольно процедила Николетта, – совсем не следует объяснять нам, что ты собираешься делать, главное, выполни работу.
Потом она вновь обратила внимание на меня.
– Вава!!! Это Люси!!! – И добавила уже совсем тихо: – Ты что, чувств лишился?
– Сражен ее неземной красотой, – шепнул я в ответ и двинулся знакомиться с очередной кандидаткой в невесты.
Кстати, я совершенно не соврал, внешность дамы подействовала на меня потрясающе. Таких особ, ей-богу, я еще не встречал.
Представьте себе стог сена, замотанный в эксклюзивное платье от дорогого портного. Впрочем нет, не платье, а чехол для танка из тонкого бархата, расшитый золотошвейками. Прямо на стоге без всякой шеи сидела голова с огромным количеством черных кудрявых волос. Растительности было столько, что их обладательница запросто могла победить на конкурсе пуделей. Когда-то в школьных учебниках биологии была иллюстрация «Волосатый человек Евтихиев». Люди моего поколения обязательно припомнят эту фотографию. Так вот, Люси могла считаться его родственницей. Ее брови, черные, густые, сросшиеся, напоминали брови Леонида Ильича Брежнева, а мощным усикам над пухлой влажной красной губкой могло позавидовать любое лицо кавказской национальности. Думаю, что в обнаженном виде ее тело должно выглядеть экстравагантно, если она не тратит весь бюджет на эпиляцию.
Поцеловав потную руку претендентки, я сел рядом и завел светскую беседу.
– На улице холодно.
– Просто невероятно, – ответила Люси, краснея, – метет.
–