Только вот ты, милая, не получишь из этого миллиона ни копейки. Ты сейчас соберёшь свои вещи и уйдёшь, не оставив здесь ни малейшего напоминания о себе. В следующий раз мы с тобой встретимся в ЗАГСе. Где начался наш счастливый брак – там он и закончится. А если я и пожалею о чём-то – то лишь о том, что мне теперь самому придётся убирать квартиру, готовить, стирать, гладить и мыть посуду.
– Ночь на дворе, – прохрипела она сквозь слёзы. – Куда я пойду?
– Меня это не касается, – сказал я с подчёркнутым равнодушием и закурил, отвернувшись от неё к стене.
Насте нечего было сказать. Мне стало даже немного жаль её. Дрожа от слёз, с печатью обречённости в каждом жесте, ежеминутно вытирая глаза, она неторопливо начала собирать по всей квартире свои пожитки. Привычная её аккуратность вдруг куда-то пропала, и она пихала свои многочисленные платья и юбки в чемодан одной смятой кучей.
Было уже одиннадцать, когда она последний раз взглянула на меня. Я по-прежнему сидел, отвернувшись, и тянул сигарету – но почувствовал на себе её взгляд.
Она вышла из квартиры с битком набитым, плохо закрывшимся тяжеленным баулом, так и не сказав ни слова и лишь тихонько посапывая. А я остался с сигаретой в зубах наедине со своим торжествующим самолюбием, сидя за столом, на котором лежал миллион.
5
Убийство
Следующий день (это была суббота) я просидел дома. Меня вдруг сразила гнетущая тоска. Наверное, что-то ещё осталось у меня на сердце хорошего. Были ещё живы хоть какие-то человеческие чувства. Это были мои самые лучшие чувства – поэтому самые живучие. Показав худшую свою сторону, моей душе необходимо было обнажить и лучшую, чтобы восстановить естественный баланс. Открыв внутри себя бездну порока, мне захотелось откопать где-то ещё глубже щепотку добродетели. Это была не совесть. Это была надежда, что ещё можно что-то вернуть, что-то воскресить, что-то сделать по-человечески.
Сейчас даже странно это вспоминать, но в тот момент я готов был простить Настю. Появись она сейчас у моей двери в слезах – я бы просил её остаться и забыть всё, что случилось. Её вина была искуплена. Она заставила меня страдать – но и сама достаточно настрадалась в ответ. Во мне ещё оставалась мельчайшая капля любви и сострадания к ней, которую можно было при желании, при совместном усилии превратить в новое озеро счастья и благополучия. Я ходил по квартире, где ещё вчера были её вещи, её запах, звук её голоса. Я так привык ко всему этому, что без Насти жилище моё казалось пустым и тоскливым, затхлым и скучным, холодным и безжизненным. Не хватало чего-то очень важного – любимого и родного существа, лежащего рядом; дивных синих глаз, страстно глядящих на меня; широкой белозубой улыбки, встречающей меня с работы; бархатных золотистых кудряшек, лежавших на моём лице каждое утро.
Она предала меня – но разве мы все идеальны? Разве есть хоть один, кто никогда не совершал роковых ошибок? И много ли таких семей, где никогда не было серьёзных проблем? И разве брак не есть совместное преодоление