к тому миру, мог видеть вещи, которые раньше не видел, но не мог передать их зверям своего стада. Те все ровно ничего не поймут его, а если и поймут, то власть над стадом будет утеряна. Частично это было проклятьем, общаться с непросвещенными, ничего не видящими животными, но само обладание тайным знанием делало его гордецом, уважаемым гордецом, которому все позволено. К сожалению, нет тех, кто мог бы по достоинству оценить его могущество. Только другие шаманы других племен, которых он видел в том мире, которые тоже посещали забор и проходили в узкую калитку между двумя различными вселенными. Но ближайший из них вел свое стадо в семи неделях пути от этой горы, это очень и очень далеко. Не было возможности, увидеть его в реале.
Кругом была тишина. Это похоже на полет большой птицы, закрывшей крылом небо. Тот, кто пикнет, немедленно будет схвачен этим небесным проклятьем. Природа замерла. Птицы перестали петь, не стрекотали кузнечики, даже ручей, стекающий с горы, казался теперь особенно тихим и далеким. Очевидно, ветер ослабил свой натиск, кроны деревьев стояли не колышась, не шурша, словно ждали развязки.
Лишь только светило снова начало источать и лить свет на землю, все ожило, стадо поднялось с земли и неровным табуном двинулось на север. Шаман шел за ними, точно зная направление движения. Еще вчера духи показали ему, где искать еду, а где искать её бессмысленно. Опираясь на это знание, он поведал вожаку о направлении, вожак согласился, убедил самого себя, что опасный и длительный переход просто необходим для выживания, а потом произнес речь, сформировал этим общественное мнение, и повел стадо.
– Бред какой-то, – решил я вслух, когда на утро проснулся.
Но большим бредом было то, что я позволил себе уснуть, не поставив на завтра будильник. Сейчас, глядя на часы, я понял, что уже сильно опаздываю.
Наспех перекусив большим и черствым куском хлеба, запитого холодной водопроводной водой, я выскочил на улицу и бегом направился к трамвайной остановке, там как раз стоял один такой трамвай, желтый, украшенный жуткой и непримечательной, но противной на цвет рекламой стирального порошка.
Когда я добежал до первой же двери, увидел, что трамвай под завязку набит разноцветными людьми, которые не потеснятся ради меня. Это по их напряженным лицам и недоверчивым глазам, нацеленным на меня, было видно. Взмахнув руками, я показал им, что раз места для меня нет, то пробиваться нет смысла. В этот момент меня слегка задела свей клюкой старенькая бабулька, помнившая, наверняка, эпоху коллективизацию всей страны. Чуть отстранив меня в сторону волевым жестом, она кинула как бы невзначай: «Дай-ка, сынок, я попробую!» – и так вломилась в салон трамвая, что мне стало жалко всех тех людей и радостно за себя, что я не оказался в одной упряжке с ними.
Другой трамвай нужного мне маршрута пришел только через двадцать шесть минут. Я помню точно это время потому лишь, что постоянно глядел на часы