таблицы Менделеева.
А что ещё может сказать мусорное ведро?.. Утилизировать утилизаторов! А ведь звучит. Звучит как… экспроприация экспроприаторов!
В настоящее время профессия мусорного ведра ушла в небытие в связи с появлением полиэтиленовых пакетов, выполняющих его работу, но ещё немало пластиковых тружеников на ниве отходов продолжает разлагаться на свалках со скоростью периода полураспада плутония.
Что касается унитаза, то он стал не просто местом утренних размышлений о смысле бытия, переоценки ценностей или на худой конец чтения, в лучшем случае очередной страницы, в худшем – целой главы, какого-нибудь детективчика с дурно пахнущим сюжетом. Унитаз во многом стал мерилом социального статуса человека. Покажи мне свой унитаз, и я скажу кто ты – вот так должна гласить древняя мудрость. Конечно, унитазы привязаны к туалетам, но туалеты не всегда привязаны к жилищу. Есть туалеты, расположенные в общественных местах. И они тоже являются критерием оценки, но уже благосостояния целого города.
В Каинске все общественные туалеты были приватизированы долговязым предпринимателем Акимом Душкиным, не лишённым одной из местных достопримечательностей – чувства юмора. Нет, это не был одесский юмор, воздушный и беззаботный как морской бриз. Это был сухой и хлёсткий степной ветер. Но и тот, и другой воздушный поток с равным рвением раздували горн, раскаляя до красна кусок стали, на котором алыми буквами значилось: «Русский язык».
Но из этой стали житель Южной Пальмиры ваял оружие наподобие шпаги одного из отцов Одессы-мамы – герцога де Ришелье, а дитя степей «выдавало на-гора» убийственный, колюще-режущий, акинак. Естественно, юмор одессита, оттачиваясь, становился всё более изящным, артистичным, колким, но щадящим. В свою очередь суровый степной юмор, по мере заточки, начинал балансировать между пошловатой фееричностью и феерической пошлостью.
«Это всё слова» – скажете вы и будете правы, если мы сразу не перейдём к примерам.
Итак, когда одессит, вытирая платком покрасневший нос, пожалуется: «Вчера мой зонт, спасибо склерозу, остался дома, а я, таки, получил насморк», степняк пробурчит: «Зачем нужен проклятый зонт, если из-за дырявой памяти всё равно промок».
Если одессит поинтересуется: «И где Вы пропадали?! Я же переживаю! Вдруг у вас все хорошо…», то в интерпретации «скифа» это будет звучать так: «Давненько не виделись? Зона, психушка, наркология?».
Когда южанин говорит: «Чтоб я Вас так забыл, как я Вас помню», житель юго-востока произносит: «Я бы тебя с удовольствием забыл, но уверен, что ты мне о себе напомнишь».
Ну а на одесское: «Так Вы будете покупать или мне забыть Вас навсегда?!» сын степей, вдохнув разнотравье, заявит: «За очередь, конечно, спасибо, но, может, ты ей уже покажешь, что тоже покупатель?!».
Да, душа этого города представляла собой пёструю палитру характеров и темпераментов. В ней было немного Одессы, Кишинёва, Москвы, Петербурга и ещё множества