место Таора назначали, угрюмо стоял в стороне. Таор нашел его взглядом. Теперь уже бывший военачальник был озабочен чем-то своим, а не речами фараона. Он старательно прятал под одеждой руку. Вначале Таору даже показалась, что она отрублена, как у вора. Но нет, кажется, рука целиком высохла. Странно, такое обычно бывает с рождения. Таор повидал на полях сражений много различных увечий и эпидемий, но такого еще не видел. Руку будто сожгли, но неподвижная кость осталась и гноилась. Если б кому-то пришло в голову мумифицировать одну лишь кисть руки на теле живого человека, то он получил бы такой вот результат. Уджаи было не узнать. Таор помнил его смелым и задиристым, гордо кидавшим вызов прямо в лицо врагов и соперников, а теперь этот затравленный взгляд, покрасневшие глаза… Что же с ним случилось? Что случилось со всеми здесь вообще? Никто не шептался, не сплетничал, никто как будто ни чем не интересовался. Таор ощутил себя чужаком, не посвященным в курс событий. По сути, так оно и было, ведь он отсутствовал очень долго. Но не настолько долго, чтобы люди вдруг стали другими… они вели себя иначе, чем прежде. Те же самые жители Египта, те же самые знатные люди при дворе, не считая множества сановников, которых фараон выбрал не из знати. К их числу относился теперь и он сам. Таор понимал, что должен быть благодарен. В прежние времена ему бы не позволили так прославиться, теперь все изменилось. Но что если эти перемены не к лучшему?
Таор до крови прикусил губу. Вот и настал момент, когда ему следует высказать свою основную просьбу. На него тут же устремились несколько пар выжидающих глаз. Перед этими людьми он давно был в долгу за свое продвижение по службе, но он не хотел сейчас думать о том, что на руку им. Он отплатит им чем-нибудь другим потом, а сейчас он собирался просить не за себя, а за целую провинцию. Теперь побежденные земли стали провинцией Египта, такой богатой и плодородной, что вряд ли хватило бы всего захваченного золота, чтобы ее выкупить. Выгода не имела значения. Он просто хотел, чтобы отпустили всех пленных.
Если б все зависело от него, то он бы уже это сделал, но решать будет не он, а человек, подобный богу, восседающий на троне. Все здесь испытывали невольное уважение перед символами царской власти в его руках, его именем, его уреем. Как решит он, так и будет немедленно сделано.
Рядом с фараоном на троне не было царицы. Ее отсутствие, правда, не бросалось в глаза, потому что кресло из слоновой кости для нее было убрано, как будто ее не ждали совсем. Фараон решил остаться один. Или так только казалось? Кто-то склонялся над ним, кто-то, будто сделанный из мрамора и золота. Вначале Таору не удалось рассмотреть. В глаза словно светило солнце, и было больно зрению… но потом он заметил изящную голову, и то, как над ней взмахнули роскошные черные крылья. Мраморные руки скользили по плечам фараона, как змеи, красивые губы склонялись к его уху, чтобы что-то шепнуть. Казалось, из этих губ сейчас вырвется огонь, а не дыхание. Золотое существо вдруг устремило