передавая своё тепло вялым мышцам, красная долма стояла колом.
Я попросил счёт, и официант не без гордости за себя и за шефа-дальтоника проявил чудеса скорости, появившись у стола с заветной для него бумажкой за пару минут. И именно этих двух минут мне хватило на мой самый, пожалуй, смелый вопрос за этот невнятный вечер. Все-таки, мне хотелось закончить его на мажорной ноте и показать себе, что мои проницательность и красноречие ещё чего-то стоят, хотя бы в пределах предъявленного счета.
– Скажи, пожалуйста, мне всегда было интересно, а чтобы ты сделала, если бы мы тогда, двадцать лет назад не повстречались?
Признаться, в тот момент мне показалось, что глаза Жанны на мгновение зажглись, словно она ожидала этого вопроса все эти двадцать лет. Пять или шесть секунд, перед тем, как она ответила, её лицо пережило явственную трансформацию от состояния безмятежности до глубокой заинтересованности и ответственности за свои слова. Было такое ощущение, что вопрос её задел, он понравился ей, показался действительно важным.
Я немного опешил. Я ждал обычного, ничего не значащего набора слов, но быстро понял, что готов услышать то, чего меньше всего ожидал.
– Ну, думаю, что, наверно, уехала бы из страны. Из моей институтской группы так поступили почти все. Да ты и сам это знаешь. Кто-то вернулся, кто-то остался там. Нет, я бы уехала.
Действительно, на нашем инязе двадцать лет назад так делали многие. Далеко не все, но не могу сказать, что подобный вариант событий был редкостью. В страны изучаемого языка уезжали сразу после получения диплома. Я слышал множество историй. Та устраивалась гувернанткой в состоятельную семью, эта поступала в колледж, бывали и те, кто неведомым мне способом начинали работать в благотворительных организациях. Меня это не удивляло – в 90-х это было нормально.
Остаток вечера мы провели в говорящем молчании. Рабочая усталость, помноженная на алкоголь двухлетней выдержки, сделала своё дело – к 11-ти вечера мы, уложив детей, отдали себя на откуп здоровому сну без сновидений, по крайней мере, цветных.
Выходные, как водится, пролетели рейсом Аэрофлота из Москвы в Самару, без взлетов и, по счастью, без падений. Телевизор, обеды, улица, телевизор, лёгкий алкоголь, ссоры детей, телевизор, поздние обеды, ссоры детей, тяжелый алкоголь, телевизор, телевизор, кровать, телевизор. Мещанский выигрыш выпал на два дня, притупляя чувство реальности и отупляя серое вещество. Тонкая нить, свитая из субботы и воскресенья, готова была рваться. Впереди светил маяк властителя следующих семи дней нашей жизни – его величество понедельника, полный страхов, тревог и вульгарной депрессии.
4
Старший сын сидел на диване. Рядом стоял ранец с бессмысленными учебниками и тетрадями. Десятилетний дитятя находился в переходном периоде примирения с перспективой новой трудовой недели. Его глаза излучали неподдельный пессимизм. Младший, мечтательно зевая, неохотно