шо, нехай проживает. Места всем хватит. Зови меня Марьей Ивановной, или тёткой Марьей, как больше понравится. Айдате обедать.
Она быстро собрала на стол, пообедали. Ванька так проголодался с дороги и с непривычки на новом месте, что уплетал за обе щёки, не замечая ничего вокруг.
– Аппетит отменный, знать, и работник хороший, – одобрила тётка Марья и завздыхала, оглядывая паренька, – худой только очень. Трошки подкормить треба.
– Чево зря балакать, на хуторских хлебах быстро поправится, – засмеялся Петро, тоже не дурак пообедать. Ванька лишь улыбался в ответ, прихлёбывая чай из большой кружки и сонно поглядывая по сторонам…
Наутро он встал, как ему казалось, первым, но в хате уже никого не было. Надо же, проспал. Подумают, лодырь приехал, лежебока. На столе стояла кружка с молоком, хлеб. Это для него оставили, понял Ванька, и улыбнулся. Ничего. Он ещё себя покажет.
В сенях увидел рукомойник, сполоснул лицо, вымыл руки с мылом, утёрся рушником. Вышел во двор. Поёжился. Прохладно с утреца – то. Огляделся. Всё цвело вокруг и дышало. Пашни были вспаханы и засажены картошкой. И так повеяло от них родным духом, что у Ивана закружилась голова. Ему показалось на мгновение, что он дома, в своём родном подгорье. Но нет. Вокруг была равнина, вдали вдоль дороги высились пирамидальные тополя.
В соседском дворе появилась совсем молоденькая девчушка, постреливая глазами в его сторону, мол, что это за чужой паренёк появился у тётки Марьи? Да ещё такой симпатичный, в красной водолазке. Заметив, что паренёк тоже засмотрелся на неё, она фыркнула и, тряхнув косичками, скрылась в хате. Вот её любопытное личико мелькнуло в окне; прячась за занавесками, девчушка наблюдала за ним.
Иван улыбнулся, и решился помахать ей рукой. Личико исчезло.
Он вдруг вспомнил, что приехал на розыски своей Райки, так подло бросившей его, чтобы спросить у неё, зачем она так с ним? Ведь он так любил её. Сердце у него ёкнуло. Почему любил? Он и сейчас любит её больше жизни. Ничего, пусть подождёт, пострадает, как он. Ванька вздохнул. А он здесь пока поживёт. Взгляд его остановился на табличке, прикреплённой к дому: улица Степная, 7. Вот здесь, на улице Степной, поработает в колхозе. А там видно будет…
Так началась его хуторская жизнь. Вскоре вернулась хозяйка с котомкой в руках.
– Та за хлибом да сахаром в магазин ходила, – объявила она, и загремела посудой на кухне. – Обед наварганю, а то Петро убежал на работу не емши, тоже чуток не проспал, – добродушно улыбнулась она Ваньке, и тот стыдливо отвернулся. Ещё намекает.
Тётка Марья была женщиной приветливой, но строгой. Следила, чтобы он снимал ботинки, когда входит в хату со двора. Каждый божий день с утра и вечером намывала полы, подоткнув полы юбки за подол, и Ванька невольно засматривался на её полные белые ноги, когда она, низко наклоняясь, возила мокрой тряпкой по дощатому полу.
Выпрямившись, чтобы откинуть с лица прядь волос и отжать тряпку, лукаво усмехалась, словно дразня паренька, и Ванька, устыдившись, отворачивался.
«Ещё усмехается, старая женщина,