творчества Писателя, поскольку теперь такая возможность появилась, а на родине подобных исследователей не нашлось.
Свободного времени почти не оставалось, а еще нельзя было не следить за тем, что происходит в стране («Сегодня рушится тысячелетнее прежде» – эта строчка Маяковского все время вертелась в мозгу у Сергея, привыкшего все происходящие события обозначать цитатами), и по этой причине немало часов было проведено у телевизора (причем самыми популярными вдруг стали новостные программы, которые раньше никто толком не смотрел), за чтением многочисленных газет и побившего все рекорды смелости «Огонька».
Именно в «Огоньке» он наткнулся на крошечную заметку, обведенную толстой черной рамкой. В ней сообщалось, что на 88-м году жизни скончался некогда известный советский писатель, лауреат Сталинской премии Самуил Давидович Полянский. Дальше было что-то вроде «подчинил литературное творчество господствовавшей идеологии», «своими романами оправдывал режим», «стал вольно или невольно соучастником»… Журнал извещал о смерти старика даже без традиционного «глубокого прискорбия».
У Сергея холодок пробежал по телу. Он вдруг сообразил, как давно не был у Митрича, и понял, что надо куда-то звонить: то ли в Союз, то ли в Литфонд, то ли в «Огонек», – чтобы узнать о похоронах. Даже схватился за телефон, но тут ему стало ясно, что извещение в «Огоньке» могло появиться и через неделю после смерти, а значит, звонить уже бессмысленно. В итоге звонить он никуда не стал, но и делать в этот день уже ничего не мог.
Нельзя сказать, что смерть Полянского была для него невосполнимой утратой. Даже во время своих частых визитов в Переделкино он не так много говорил с Митричем. И тот был немногословен, и Сергею хотелось порыться в заветном шкафу, а не тратить время на разговоры, поэтому близкими людьми они так и не стали. Но это коротенькое извещение в журнале совершенно выбило его из колеи. Он думал о том, что не успел ни о чем расспросить Митрича, а тот мог бы так много рассказать об эпохе, правда о которой теперь стала темой дня; он думал о том, что, увлекшись работой и погрузившись в семейные дела, совсем забыл о старике, а тому могла понадобиться его помощь, тем более что вряд ли кто-то был с ним в последние дни, кроме разве что преданной Клавы (а сама-то она жива ли?); он думал о том, что Митрич был последней ниточкой, связывавшей его с дедом, и теперь эта нить оборвалась.
Сергей заглянул в комнату. Случайная гостья уже совсем проснулась. Его поразило, как непохожа она была на себя вчерашнюю. Девочка натянула одеяло по самый подбородок, и теперь на него смотрело довольно милое, хотя и простоватое, личико с большими глазами и размазанной по щекам косметикой, которую он вчера не дал ей смыть. Взглянув на него, она тут же опустила глаза, и Сергею показалось, что щеки ее немного покраснели. Он подошел к кровати, поцеловал ее в лоб и сказал, постаравшись придать голосу максимум душевности: «Пойдем завтракать, солнышко!» Потом вернулся на кухню, налил себе кофе и закурил. Из комнаты