Ты только можешь себе это представить?
Досадливая обида заплескалась в голубых озерах-глазах. Поддавшись на минутку эмоциям, женщина тяжело вздохнула, поджала губки.
– А если конкретно? Если без эмоций? – чуткие пальцы прошлись по ее опущенным плечам, слегка массажируя ноющие мышцы. – Устала?
Приятное тепло побежало по женскому телу, обволакивая сознание.
– Ох! – выдохнула она. – Как хорошо! Малахов, когда ты рядом, я обо всем на свете забываю. Даже не хочется о чем-то думать.
Горячий и проникновенный шепот приблизился к ее уху:
– А ты и не думай. Забей на все!
Оксана хмыкнула. Ха! Одному легко говорить. Ей бы его заботы.
– У меня вся работа на этом построена, на шевелении извилинами.
– Думать, моя радость, необходимо в рабочее время. За это вам там, говорят, еще какие-то деньги платят…
Выдержав паузу, муж напомнил, что дома надо жить своей семьей, отдыхать и наслаждаться жизнью. Право на отдых им по Конституции гарантировано, и никто не вправе посягать на их личную жизнь…
– Да, Малахов. Конечно, тебе хорошо говорить, – жалобно протянула Оксана, захотевшая превратиться в маленькую девочку, похныкать на его плече. – Над тобой начальства нет. А у меня… – она тяжело вздохнула.
Вспомнив о своем незримом сопернике, муж грозно нахмурился:
– И что натворило твое начальство?
– Приказало до утра думать… – протянула Сана, прогибаясь в спине.
– И к утру родить… – не задумываясь, бодро продолжил Жека.
– Что? – она повернула непонимающие глаза. – Малахов, опять ты со своим казарменным юмором! Серьезно толковать-то можешь? Или у тебя одни пошлости жужжат в ушах? Жил бы в своей казарме. Среди таких же доморощенных умников-солдафонов со сморщенными мозгами кретина и мятыми погонами прапорщика-старшины. Или можешь?
– Можешь… – муж кивнул головой, не сводя с нее любящих глаз.
Искоса поглядывая на него, Оксана спросила:
– Ты слышал про то, что убили Иванчука?
Мужские пальцы на мгновение замерли, а потом снова задвигались.
– Городского дешевого свистка – соловья молодой демократии? И что? Было бы из-за чего особо сильно печалиться. Не он первый из их пишущей братии, не он, так уж устроена наша жизнь, и последний.
– Как это что? – женские плечики недоуменно вздернулись. – Он же депутат Верховной Рады. Неужели, Малахов, тебе одного этого мало, чтобы прочувствовать весь момент? Всю его эпохальную важность…
– Вы-то, мое Солнышко, – он непонимающе воззрился на жену, – какое отношение имеете? Верховная Рада далеко, заседает в Киеве и проходит по гражданской, если мне не изменяет память, юрисдикции.
– Все сходится, – начала чеканить Оксана, пряча свое раздражение по поводу очевидной и непробиваемой бестолковости мужа, – к тому, что его заказали господа военные. Как оно и ни парадоксально звучит.
– Чего? –