рассказывают помешанные, могли оказаться теми же волками. И если в лесу водятся волки, наверняка есть и другие звери. Что мы вообще можем знать, не ходя туда? А что, если много лет назад была война, потому нам и запрещено переходить туда? Ведь могли разделить территорию. Или изначально были разными странами.
Эрик тяжело молчит.
–Да,– наконец, кивает он.– В твоих словах есть что-то разумное. Сама понимаешь, расспрашивать никого не буду. Но постараюсь внимательнее прислушиваться к разговорам.
Он собирается встать, но снова смотрит на меня.
–Да, чуть не забыл. Что у тебя с рукой? Давно хотел спросить. Порезалась?
Он кивает на бинт. Я не снимала его с той поездки в поезде, после которой появились знаки на запястье. Как отреагирует Эрик? А вдруг он разберётся, что это означает?
–Смотри.
И он смотрит. Сначала непонимающе, отстранённо. Потом почти с ужасом.
–Сель… С ума сошла,– выдыхает он.– Кто её сделал?!
–Что? Я не понимаю, что это значит. Пожалуйста, объясни.
–Это же татуировка, Сель.
–Их запрещено делать? Это противозаконно?
– Нет, но… даже не знаю. Это очень странно. Их много лет никто не делает. Вроде бы очень давно жили разные племена, у них эти символы что-то означали. Замужество или что-то в этом роде, точно не знаю.
–Она появилась во время последней поездки. Когда… Я рассказывала тебе.
–Пожалуй, ты права. Лучше прятать её под бинтом.
Он помогает затянуть повязку, а после легко подхватывает меня и укладывает, заботливо поправляя одеяло, как папа много лет назад. Я тихонько смеюсь. Как будто не произошло ничего, как будто мы снова все вместе и верим, что впереди светлое будущее и все невзгоды по плечу. Да, завтра, может, и ждут новые трудности, неприятные новости, недопонимания, страхи. Но всё завтра. А сейчас я прошу Эрика спеть что-нибудь, раньше он писал много стихов и подбирал к ним музыку. Сейчас на это «баловство», как он называет сочинительство, времени не остаётся. Эрик улыбается в ответ и вполголоса напевает легенду о девочке, живущей на месяце. Глаза наливаются сонной тяжестью, Эрик уплывает. Пытаюсь пожать его руку и проваливаюсь в сон.
На наш класс сваливается неожиданная популярность. Неожиданная, потому что непонятно: откуда успели узнать всё за одну ночь? Слухи расползаются по школе с быстротой вытекающей из прохудившегося крана воды. Меня встречают у ворот, доводят до кабинета, вздыхают и перешёптываются за спиной. Немного неуютно от пристального внимания. Как клетки под окуляром микроскопа. Каждый стремится подобраться поближе, посмотреть, прикоснуться. Смущается большинство из нас. Да рассказывать особо и ничего, всем уже известны мельчайшие подробности, вплоть до цвета травы и количества облаков над туннелем. Мы – сорок с лишним человек – прячемся в кабинете, перебежками проникаем из класса в класс. Долгое время боимся смотреть открыто друг на друга, подглядываем исподтишка и спешно отворачиваемся, если взгляды пересекаются. А потом что-то лопается, мы толпимся