увидеть своего ребенка. Я боролась с ним, но напрасно. И хотя я знала, что это рискованно, я решилась на то, чтоб девочку привезли сюда – пусть хоть на несколько недель. Я послала няне сто фунтов и дала ей указания, как вести себя здесь в коттедже, чтобы она могла сойти просто за соседку, к которой я не имею никакого отношения. Я очень боялась и поэтому не велела выводить ребенка из дому в дневные часы. Дома мы всегда прикрываем ей личико и руки: вдруг кто-нибудь увидит ее в окно, и пойдет слух, что по соседству появился черный ребенок. Если бы я меньше остерегалась, было бы куда разумней, но я сходила с ума от страха, как бы не дошла до тебя правда.
Ты первый и сказал мне, что в коттедже кто-то поселился. Мне бы подождать до утра, но я не могла уснуть от волнения, и наконец я вышла потихоньку, зная, как крепко ты спишь. Но ты увидел, что я выходила, и с этого начались все мои беды. На другой день мне пришлось отдаться на твою милость, и ты из благородства не стал допытываться. Но на третий день, когда ты ворвался в коттедж с парадного, няня с ребенком едва успели убежать через черный ход. И вот сегодня ты все узнал, и я спрашиваю тебя: что с нами будет теперь – со мной и с моим ребенком? – Она сжала руки и ждала ответа.
Две долгих минуты Грэнт Манро не нарушал молчания, и когда он ответил, это был такой ответ, что мне и сейчас приятно его вспомнить. Он поднял девочку, поцеловал и затем, держа ее на одной руке, протянул другую жене и повернулся к двери.
– Нам будет удобней поговорить обо всем дома, – сказал он. – Я не очень хороший человек, Эффи, но, кажется мне, все же не такой дурной, каким ты меня считала.
Мы с Холмсом проводили их до поворота, и, когда мы вышли на проселок, мой друг дернул меня за рукав.
– Полагаю, – сказал он, – в Лондоне от нас будет больше пользы, чем в Норбери.
Больше он ни слова не сказал об этом случае вплоть до поздней ночи, когда, взяв зажженную свечу, он повернулся к двери, чтобы идти в свою спальню.
– Уотсон, – сказал он, – если вам когда-нибудь покажется, что я слишком полагаюсь на свои способности или уделяю случаю меньше старания, чем он того заслуживает, пожалуйста, шепните мне на ухо: «Норбери» – и вы меня чрезвычайно этим обяжете.
Приключения биржевого клерка[5]
Вскоре после женитьбы я купил врачебную практику в Паддингтоне. Некогда дела у старика, доктора Фаркуэра, который мне ее продал, шли прекрасно, но потом возраст и болезнь – он страдал чем-то вроде пляски святого Витта – привели к тому, что пациентов заметно поубавилось. Люди, и это естественно, исходят из принципа, что сам лекарь болеть не должен, и с подозрением относятся к целительным способностям того, кто не может прописать себе нужное лекарство. И чем хуже становилось здоровье моего предшественника, тем в больший упадок приходила его практика, поэтому, когда я ее приобрел, она приносила немногим более трехсот фунтов в год вместо прежних тысячи двухсот. Но я твердо верил в свою молодость и энергию и не сомневался, что буквально через пару лет пациентов заметно прибавится.
В