к себе и погладила по груди. Погадаев задрожал. – Хочешь, я тебя сделаю счастливым? – шепотом спросила она и, не дожидаясь ответа, расстегнула ему галифе и, вытащив, сами догадываетесь что, стала ласкать и мять в теплых волшебных руках.
Потом она приподняла платье и села на это пушистым лобком. Погадаев тут же содрогнулся, как мотор отечественного холодильника, и, словно кит, выбросил фонтан в девушку. Но вылезать из чудесного влагалища ему не хотелось. Это было первое в жизни половое сношение Погадаева.
Разумеется, его тут же охватило чувство любви и благодарности к милой незнакомке, и он сказал:
– Любимая, когда я служил в армии…
– Молчи! – перебила девушка, прикрывая ему рот. – Я все знаю.
– Родная, – выпалил Погадаев, – давай поженимся! Хочешь?
– Разумеется, – ответила девушка. – Так всегда полагается поступать порядочным людям.
– Мне еще замполит говорил, – встрял-таки в разговор Погадаев, – вые. шь кого-нибудь – женись, больше тебе никто не даст. А когда ты успела снять трусы? – вдруг неожиданно для себя спросил он.
– Это секрет, – ответила девушка, и Погадаев успокоился.
Потом они еще раз испытали счастье любви, и растроганный Погадаев на руках отнес свою невесту к метро «Беляево-Богородское».
Назначив свидание, он долго махал ей рукой, пока она опускалась по эскалатору.
Дежурная по станции окликнула его:
– Товарищ милиционер!
Он повернулся к дежурной.
– Вы где-то испачкались мелом.
Погадаев отошел в сторону и стал отряхиваться. И тут, о боже, ужасная мысль бросила его в холодный пот: прежде пухлый от денег карман оказался пустым.
«Потерял!» – подумал Погадаев.
Он диким взглядом обвел вестибюль, затем выскочил на улицу.
«Скорей на чердак, – говорил ему ум, – деньги там».
Только к вечеру следующего дня он разыскал тот подъезд, в котором познал приятную сторону жизни. Как вы, наверное, догадались, денег он там не нашел.
«Где я их мог потерять? – думал Погадаев, заглядываясь на луну, соблазнительно белевшую из туч, как женская жо…а. – Ничего, – утешал он себя, – отнимем бриллианты, будут и деньги».
Мысль о том, что он теперь не один, подстегивала его, звала на подвиги. Светлый образ любимой побуждал к действию.
Истопник Муромцев, сын бывшего действительного статского советника канцелярии Свешникова, слыл человеком опытным и трезвым.
Он носил бороду, от которой частенько попахивало тройным одеколоном.
«Следит за собой», – думало начальство, но ошибалось. Одеколоном Муромцев, по совету знакомого лагерного врача, лечил больную печень, подпорченную в свое время не очень хорошим питанием.
И когда Погадаев пришел к нему, Муромцев, как по расписанию, следовал заведенному ритуалу. На столе стояло несколько флакушек одеколона, частью полных, а частью уже выпитых.
Напротив, перед блюдечком, в которое также был налит одеколон, сидела ручная говорящая