Поезд. Анатолий Курчаткин

руками – словно от кого-то защищаясь. В глазах ее, когда она метнула взгляд на вошедшего мужчину, он увидел ужас.

      Слова гнева и возмущения, с которыми мужчина спешил к ней, чтобы рассказать о происшествии в ресторане, истаяли с языка, не сложившись в звуки. Он все понял. Она и в самом деле защищалась.

      – Опять здесь? – бросился он к женщине. – Где?!

      И увидел.

      Американец, от которого защищалась женщина, висел под потолком, в самом его центре – подобно пауку в середине своей серебристой паутины. Только в отличие от паука он сам весь был серебристый – точно перистые облачка в летний день на высоком голубом небе, – и особо серебристым, просто ослепительно серебристым был круг стремительно вращающихся лопастей над ним. Он имел облик большого, крупноголового вентилятора о трех длинных, изогнутых наружу лапах, и все в этом его облике: и мощные широкие лопасти, то скрытые раздвижным решетчатым чехлом, то вольно распахнутые наружу, и невероятно длинные конечности, на которых он умудрялся передвигаться быстро и ловко, ничуть в них не путаясь, и сам корпус, респектабельно-изысканной, тяжеловесной линии, – все это так и заявляло о себе: американец! американец! американец!

      – Вон! – закричал мужчина, хватая со столика у окна лежавший там столовый нож и угрожающе вскидывая руку с ним к потолку. – Пошел вон отсюда, скотина!

      Американец под потолком, слушая его, саркастически усмехнулся.

      – Личную инициативу нужно проявлять, – без всякой видимой связи со словами мужчины, с некой механической заученностью изрек он оттуда. – Больше ответственности брать на себя. Слишком инертны!

      – Вон! – повторил мужчина, вновь взмахивая ножом. – Получишь от меня! Я – не она, получишь по первое число!

      Американец появлялся у них уже не в первый раз. Весьма не в первый. И всякий раз вел себя вызывающе агрессивно. Сначала, когда только объявился, он умел лишь по-английски, вещал-вещал что-то со строгим учительским видом – и на ветер, мужчина с женщиной непонимающе разводили руками. То, что они не понимали его, вызывало у американца негодование, он бешено вращал лопастями, возмущенно притопывал, сыпал искрами короткого замыкания. Когда он впервые позволил себе употребить силу, мужчина с женщиной расценили это как род шутки. Но «шутки», хотя американец вполне овладел русским, стали повторяться, и мужчина не выдержал. Он ответил американцу. Даже и с перехлестом, – накипело. После этого довольно долгое время американец не возникал. А когда начал появляться вновь, то неизменно в его отсутствие. Донимал женщину нравоучениями, агрессия била из него фонтаном, – и у женщины недоставало сил дать ему надлежащий отпор.