с каждым шагом меж могил.
Тогда лишь понял, как тебя любил,
и вместе с тем – как ты меня любила…
«В тёмных лужах тонут льдинки…»
В тёмных лужах тонут льдинки
У всевидящего ока
На виду.
В прохудившихся ботинках
Да на тоненькой подошве
Я иду.
Эй вы, дьяволы лихие,
Запрягайте своих диких
Лошадей!
Мне уже не страшно в мире
Без обещанного счастья
Для людей…
Утро – это тот же вечер,
И рассвет закату равен
Синевой:
Бесконечно быстротечен,
Миг рожденья смерть приводит
За собой.
Дни, как птицы, пролетают —
Не поймёшь, на радость или
На беду…
В тёмных лужах льдинки тают
У всевидящего ока
На виду.
«Потому что слова не важны и достаточно жеста…»
Потому что слова не важны и достаточно жеста
В час, когда тишина так звеняща, что может разбиться
От любого случайного звука, что брошен был вместо
Раскалённого камня, сорвавшись подстреленной птицей;
Потому что и жест не поможет, когда нависает
Темнота, обступая, и звёздами взрезаны руки —
Только слово, как факел, из тьмы вырывает детали,
И касаются кожи тончайшей неясные звуки.
«Всё замерло, когда утихли звуки …»
Всё замерло, когда утихли звуки —
Что было в них? – Бессмертие само
Простёрло к нам сияющие руки
И на прощанье с миром обрекло…
Навстречу вечной тьме вели скитанья
Заблудших душ безумный хоровод,
И догорал в глубинах мирозданья
Огонь, чей свет терялся в ряби вод:
Жестокие и неземные муки
Изведал всяк, кто грелся у огня —
В своей безмолвной скорби о разлуке
Он тщился навсегда забыть себя
И, памяти лишившись, стать свободным
От той земли, где прежде был рождён,
И стать ростком иль деревом, склонённым
Над тихою рекою, иль дождём,
Но вечность заповедала иное…
Меж вечной тьмой и миром крепла связь,
И мёртвый знал: любимое живое
С ним встретится, однажды разлучась,
И он не мог забыть родные руки
В тот самый час – последний час его, —
Всё замерло, когда утихли звуки —
Что было в них? – Бессмертие само…
«Парижский сплин и русская хандра…»
Парижский сплин и русская хандра.
Вино и слёзы с ночи до утра
Тонули в удушающем эфире.
Табачный дым. Рука тянулась к лире,
А муза, осквернённая, лежала
На белых простынях в глубинах зала…
Тебе, мой Бог, проклятия лились;
Душа кричала вслед: