Михаил Ульянов

Приворотное зелье


Скачать книгу

этой четы заключалась прежде всего в том, что они были противоположностью друг другу во всем. Если Вера Константиновна обладала холерическим темпераментом, была импульсивна, изменчива в настроении, подвижна, то Леонид Моисеевич был человеком спокойным, размеренным, непоколебимым, когда он во что-то верил, и если уж считал, что это так, а не иначе, – никакие доводы его не могли разубедить.

      Вера Константиновна во все вникала, была нетерпелива, могла повысить голос. Студенты ее обожали, хотя и позволяли себе хихикать над ее смешными чертами. Она была горяча и отходчива, что чаще всего свойственно добрым людям.

      Вот в этом они с Леонидом Моисеевичем были очень похожи: они были одинаково добряки – редкое явление при таких различных темпераментах.

      Скорее всего, по этой причине различия темпераментов доброта эта у каждого проявлялась по-своему. Вера Константиновна взорвется, как петарда, и буквально через минуту заговорит прежним тоном, как ни в чем не бывало. Меланхоличный Леонид Моисеевич не был способен к быстрому воспламенению. Он долго шипел, прежде чем зажечься, и тогда уже трудно было его погасить. Но такое бывало не так уж часто. Шихматову больше была свойственна лениво-барская манера поведения, говорю об этом без всякого осуждения, напротив: манера эта в соединении с благожелательностью и добротой, была чрезвычайно притягательна.

      Оба они вышли из хороших семей. Великое дело! Это сейчас мы не придаем значения тому, в какой семье человек воспитывался. И зря.

      Они были настоящие интеллигенты. Педагоги они были разные. Вера Константиновна в своей преподавательской деятельности неукоснительно следовала канонам, раз и навсегда ею усвоенным. Шихматов канонов не придерживался, он мог варьировать задачу и ее решение, фантазировать. Фантазия его не вспыхивала разноцветным фейерверком. Верный себе, он фантазировал основательно, я бы сказал, несколько тяжеловесно – таков уж был его стиль, но следить за ходом его мысли было интересно.

      Я не думаю, что они были великие педагоги, – они были хорошие педагоги. В нашей крови уже много чего понамешано, они же были вахтанговцы «чистых кровей», студийцы первого набора. В то время учеба в студии была сродни монашескому послушанию. Нет, они грешили, жили полнокровной жизнью, веселились. Но в стенах студии существовало многое, чего нам, сегодняшним, и не понять, – табу разного рода, нарушать которые было неприлично (понятие тоже из разряда архаичных).

      Шихматов и Львова давали нам много не только как педагоги, они воспитывали нас в самом прямом значении этого слова.

      Известно, что самый лучший метод воспитания – когда человек не замечает, что его воспитывают.

      Нам не читали нотаций, нас не донимали назиданиями. Если мы делали что-то не так – тактично поправляли, не унижая нашего достоинства. Они и жалели нас, не унижая.

      Первые послевоенные годы были трудными. Помню постоянное чувство голода, которое преследовало меня. Вернувшись с занятий, я первым делом набрасывался на еду.