на ней, – ветер развевал мои распущенные волосы, вплетая в них морскую пену, волны бились о камень, а я протягивала руки к лебедям.
Они не могли кормиться в тех местах – там было слишком глубоко, чтобы добыть мелкую рыбешку или водоросли, да еще приходилось следить во все глаза, чтобы самих никто не сцапал! Желающих там хватало… Я, жалея измученных дальним странствием птиц, приносила им из глубин придонной травы и водорослей, рачков, крабов, креветок, даже морских червей – неприхотливые лебеди охотно брали корм с моих ладоней. И, правду сказать, это были очень прожорливые птицы! Одного из них – он был меньше остальных, и я считала его самым младшим – я отличала особо и приберегала для него то, что считала лакомством. По-моему, он разделял мое мнение, во всяком случае, никогда не забывал поблагодарить меня, изобразив настоящий придворный поклон. Лебеди и так-то красивы, а уж когда кланяются, изогнув шею и распустив крылья… А еще он позволял мне дотронуться до него, а порой – если я была в воде – опускал голову мне на грудь и так замирал, пока я гладила белоснежные перья.
Так или иначе, но в путь маленькая стая отправлялась если и не сытой, то хотя бы не на пустой желудок.
Сестры мои считали это глупой блажью и пустой тратой времени, но мне вовсе не было трудно помочь уставшим путникам, и всегда казалось, будто, улетая, они трубят не просто так, а прощаются со мною… Они и попрощались – однажды и навсегда, больше я их не видела. Наверно, маленькую стаю погубила буря – волны принесли белое перо, а больше ничего не осталось от этих птиц…
Эрвин молчал, и на лице его не читалось ровным счетом ничего. Он не отреагировал даже тогда, когда я указала ему на нарочито подчеркнутый рыбий хвост – я сидела на скале, его не было бы видно в волнах, но я специально нарисовала так, будто бы он оказался на поверхности.
– Что дальше? – отрывисто спросил он после долгой паузы и убрал прядь волос со лба. Жест получился нервным, слишком резким, но отчего?
Дальше я нарисовала берег вдалеке и дворец Клауса – совсем крохотный, почти неразличимый. Действо все равно происходило под водой…
Вот жилище ведьмы, а вот и она сама – бесформенная туша, похожая на гигантскую медузу… Или мне так померещилось от испуга? Лицо у нее, во всяком случае, оказалось самым обычным… А если ее любимцы – мурены, спруты да ядовитые скаты, так это уж дело хозяйское, кому кто нравится!
– Это еще кто? – спросил Эрвин, и понадобилось несколько минут пантомимы – я и корчила страшные рожи, и скрючивала пальцы наподобие птичьих когтей, пока он не догадался, наконец: – Неужто настоящая ведьма?
Я закивала изо всех сил, нарисовала рядом с ведьмой себя: сперва я умоляюще протягивала к ней руки, потом указывала вверх, на сияющее над водою солнце.
Стерев все это, я нарисовала рядом с ведьмой бурлящий котел, ну а потом она протянула мне сияющий фиал.
Я рисовала так быстро, как только могла, надеясь, что Эрвину хватит времени на то, чтобы осмыслить то, что я пыталась передать своими неуклюжими рисунками.
– Ведьма