на них, было просто невозможно. Пол стал красным и очень скользким. Но отвратительнее всего было даже не это, а то, что тела копошились, как червяки в банке, приготовленной для рыбной ловли. Кто-то пробовал подняться и вновь падал, но бой уже переместился дальше, а все, кто остался здесь, были из него выброшены, как ненужные отбросы, отработанный материал, место которому даже не в госпитале, а на кладбище.
Похоже, они встретились неожиданно, и сразу же в ход пошли приклады автоматов и ружей, кинжалы с рукоятками, сделанными в форме кастета. Такой вывод можно было сделать по нанесенным ранам. Схватка была молниеносной. Она продолжалась не больше минуты-двух. Австро-венгры, несмотря на свое численное преимущество, ее не выдержали и либо откатились назад, либо никто из них в ней не уцелел.
Краем глаза Мазуров уловил движение слева от себя, отскочил интуитивно в сторону, одновременно защищаясь прикладом автомата. Граненый штык скользнул по дереву, почти не задев его. Австро-венгр вложил в этот удар всю силу, точно хотел насадить штурмовика на штык на всю его длину, как насекомое на иголку, но, когда под ногами не ровный пол, а мертвые тела, сделать это почти невозможно. Мешала этому еще и глубокая рана на плече. Чувствовалось, что ему очень тяжело держать ружье в горизонтальном положении и его все время клонило вниз.
«Где он прятался все это время?»
Сразу остановиться австро-венгр не смог, а с таким длинным ружьем ушло еще мгновение, чтобы развернуться и вновь нацелиться, – достаточно времени, чтобы нажать на курок автомата. Пули вошли австро-венгру в бок. Его чуть отбросило, ноги не нашли опоры, споткнулись о мертвецов. Он рухнул, ударившись головой о стену, и затих.
Стрельба была все ближе.
Стены во многих местах закоптились, стали выщербленными от осколков.
Штурмовики сгрудились у лестницы, которая вела еще на этаж ниже, залегли возле ступенек, отстреливаясь и забрасывая тех, кто был ниже их, гранатами.
Похоже, австро-венгры не упускали надежды вырваться наверх, раз за разом предпринимая эти безумные атаки под кинжальным огнем. Подняться удавалось всего на несколько ступенек, после чего изрешеченный пулями труп скатывался вниз, прямо на все растущую груду тел. Положение у них было незавидное, потому что и гранату бросить удавалось, только заплатив за это жизнью, да и то она редко долетала до штурмовиков, а, случись такое, те успевали ее перехватить и запустить обратно. Но австро-венгры все продолжали и продолжали атаковать с какой-то нечеловеческой одержимостью.
Вокруг штурмовиков образовалась импровизированная баррикада из своих и чужих мертвых тел. Пули и осколки рвали мертвую плоть, впивались в нее и разбрызгивали еще несвернувшуюся кровь, перепачкав тех, кто укрылся за баррикадой. Выглядели штурмовики ужасно. Обманчивое впечатление. Кровь-то на них была чужая. Если кто-то и был ранен, то очень легко.
«Ну когда же австро-венграм придет в голову, что надо поднять вверх руки и сдаться? Ведь они не знают, сколько человек на них напало, и не должны испытывать угрызения совести оттого,