похлопал Тяжлова по плечу, улыбнулся, хотя улыбки его за фильтром штурмовик все равно не увидел, встал и отправился собирать ударный отряд. Он решил взять с собой человек пять из тех, кто попадется на пути.
Идя по коридору, оглядывая эти серые, отвратительные бетонные стены, которые давили на психику куда как сильнее, чем больничные, Мазуров начинал чувствовать приступы клаустрофобии и невольно вжимал голову в плечи, точно стены могли обрушиться на него в любую минуту.
Везде творилось примерно одно и то же. Штурмовики сдерживали австро-венгров, которые вылезали из своих нор как тараканы. Думать о том, чтобы спуститься на этаж ниже, даже не приходилось. Штурмовики откатывались от импровизированных баррикад, наваленных ящиков, трупов, разбитой мебели, наспех перевязывали свои раны, перезаряжали автоматы и опять вступали в бой.
Тяжелораненых тащили в комнату, где располагался лазарет. Хорошо, что хоть его пока удавалось удерживать. Там было полно медикаментов и врачебной техники, так что надобности в запасах у штурмовика, исполнявшего обязанности лекаря, не было, но у него было слишком много работы, и она прибавлялась гораздо быстрее, чем он успевал справиться с предыдущей.
Весь перепачканный чужой кровью, точно его окатили ею из ведра, он орудовал скальпелем, вытаскивая осколки и пули, штопал порванную кожу, а к лазарету подносили все новых и новых пациентов и сваливали возле входной двери, как мешки. Конвейер, скорость которого превосходит человеческие возможности.
Иногда лекарь обходился без обезболивающего. В таких случаях раненому дают деревяшку, чтобы он зажал ее челюстями, или стакан водки, но как все это сделаешь, когда на раненом противогаз? Лекарь слышал приглушенные противогазами стоны, чувствуя себя при этом каким-то монстром, мучающим людей.
Штурмовики начинали выдыхаться.
«Мы теряем инициативу…»
Мазуров видел, как они глубоко дышат, хотят напиться воздуха, но через фильтры его проходит слишком мало, и он нечистый, его не хватает, но легкие требуют еще и еще, а от кислородного голодания в них начинают втыкаться иголки.
«Черт, черт, черт!»
Черные пятна копоти покрывали стены. Их избороздили глубокие пробоины.
Мазуров пропотел под противогазом, точно искупался. Резина прилипла к лицу и волосам. Под ней все хлюпало, пот навис на бровях, а на губах ощущалась соль. Он чувствовал, как здесь жарко. Автоматы должны уже так нагреться, что жгут ладони. Скоро они начнут давать осечки, патроны будут застревать в стволах, но повсюду было разбросано много другого оружия, уже ненужного прежним хозяевам. Остывшее оружие остывающих хозяев.
Австро-венгерские винтовки заботливо сложили друг на дружку. От этого они походили на вязанку веток, приготовленных для очага. О, такого добра здесь и вправду можно было найти в избытке. Возле них стоял штурмовик, опираясь спиной на железную дверь, выкрашенную блекло-серой краской, местами отслоившейся и вздувшейся пузырями. Он вздрагивал от взрывов и поглядывал по сторонам, сжимая в руках