княгиню с высот русского Олимпа в родное немецкое захолустье, то любовные дела шли как нельзя лучше. Казалось, радость переполняет Екатерину до краев. Стась был не просто красив, нежен, образован и податлив, как воск в ее пальцах, он обладал еще и невыразимым польским шармом. Молодой дипломат мог подарить своей возлюбленной все, кроме постоянства. Нет, бедный Стась не изменил великой княгине. Он поступил хуже.
Однажды Петр Федорович приказал слугам подкараулить и схватить Понятовского в Петергофском парке, после того, как тот несколько часов провел у цесаревны. «Некоторое время мы все двигались по дороге, ведущей к морю. Я решил, что мне конец, – вспоминал дипломат. – Но на самом берегу мы свернули направо… Там великий князь… в самых недвусмысленных выражениях спросил меня, спал ли я с его женой». Понятовский все отрицал, и через некоторое время его отпустили.
Г. Г. Орлов. Художник К.-Л.-И. Христинек
Через свою фрейлину, любовницу Петра, Елизавету Воронцову, Екатерина попыталась замять дело. Казалось, наследник успокоился и даже назначил час для примирения. Понятовский отправился в Монплезир. «И вот уже великий князь с самым благодушным видом идет мне навстречу, приговаривая:
– Ну не безумец ли ты! Что стоило своевременно признаться? Никакой чепухи бы не было… Раз мы теперь добрые друзья, здесь явно еще кого-то не хватает!
…Он направился в комнату своей жены, вытащил ее, как я потом узнал, из постели, дал натянуть чулки, но не туфли, накинуть платье из батавской ткани без нижней юбки, и в этом наряде привел ее к нам…
Затем мы принялись болтать, хохотать, устраивать тысячи мелких шалостей, используя находившийся в этой комнате фонтан – так, словно мы не ведали никаких забот. Расстались мы лишь около четырех часов утра».
Так что же, собственно, сделал очаровательный Стась? Ничего. В том-то и беда, что милый польский дипломат позволил у себя на глазах оскорбить Екатерину, вытащив ее полураздетой из постели, и повел себя так, будто ничего не произошло. Более того, даже обрадовался, что из-за хорошего расположения духа Петра Федоровича им с великой княгиней не грозят неприятности. Видимо, Понятовский так до конца жизни и не понял, что именно тогда погубил себя в глазах Екатерины, иначе он не поместил бы эту сцену в свои мемуары.
Зато великая княгиня очень хорошо поняла произошедшее. Она подыграла развязному мужу и его любовнице, тоже сделала вид, что вполне довольна, и тем избежала крупного скандала, но осталась внутренне уязвлена. Ее неотразимый варшавский рыцарь оказался человеком слабым и трусливым. Хотя роман Екатерины с Понятовским продолжался еще некоторое время, великая княгиня уже осознавала, что одно преклонение ее не удовлетворяет. Она искала силы. Не только физической, но и душевной. Пусть грубой, зато надежной, как камень. Силы, которая не позволила бы втоптать ее в грязь.
Эту силу ей подарил Григорий Григорьевич Орлов, которого цесаревна сама нашла и выбрала, как только карета с