и во всем теле, которые на земле зовутся любовью.
Гермес понимал, что ему давно надо бы обрести себе подругу здесь, на Земле. Иногда его одинокое – без найденной половины – состояние давало о себе знать тянущей какой-то тоской, тягой к чему-то, чего он и сам не мог бы определить, потому что, в сущности, это было неопределяемым вообще. Однако Гермес ясно осознавал, что простое исполнение свадебного обряда с любой девушкой, к которой он испытывал бы симпатию, ничего бы не дало, кроме мгновенного отчуждения и даже глухого раздражения. Так бывало всегда, когда он встречался с женщиной, – не имело значения, его ли рода она была или же человеческого, – и, зная это свое качество, он старался не обнадеживать ни одну из них.
Жизнь его была полна до краев, дружелюбие его простиралось на всех людей без различия их космического состояния, – начального ли у человеков и развитого ли – у атлантов. Мимолетные его сближения с женщинами не вызывали в них чувства разочарования или вражды, когда он с ними прощался, – да он и не прощался ни с одной из них никогда; просто отношения их переходили в какую-то новую фазу, фазу дружбы, скрепленной сладкой чашей любви…
Однако надо было приступать к делам, которые его ждали.
Гермес, мягко ступая по коврам, устилавшим сплошь полы в покоях царицы Тофаны, подошел к высокой двустворчатой двери, ведшей в ее спальню и сейчас охраняемой темнокожим гигантом Кну. Дружески кивнув ему, Гермес хотел было пройти в дверь, и уже протянул было руку, чтобы ее открыть, как вдруг копье раба преградило ему путь. Гермес вопросительно взглянул на Кну: тот, хотя и считался гигантом среди человеков, едва доставал ему до подмышки, однако это обстоятельство никак не означало, что раба или челядинца можно оттолкнуть и пройти силой. Подобное самовольство исключалось в среде атлантов. И, хотя находились уже и среди них те, кто выставлял свою силу поперед всех правил, царевич Грма-Геле никогда бы себе не позволил пренебречь правилами этикета, если считать «этикет» словом производным от «этика»…
К тому же, Кну не был просто рабом, взятым на определенный срок. Он происходил из того редкостного рода человеков, который в виде эксперимента был введен первыми, еще во всем божественными атлантами для собственного обслуживания. Тогда это было необходимо: атланты-боги с трудом привыкали и к собственному тяжелому телу, вдруг потребовавшему множества забот и услуг, и к условиям жизни на планете. Ведь нужно было питаться чем-то, да и покрывать тело свое, не столько от жары или мороза, сколько от нескромных глаз тогда еще совсем неразумных, но очень восприимчивых обитателей Земли.
В полном смысле слова «живые машины», или биороботы, они были генетически направлены на преданность своим создателям и безоговорочное служение им. Наделенные недюжинной силой и здоровьем, не знавшим сбоев, – ибо не имели в собственном аппарате механизма, который позволял бы им иметь право выбора (в отличие от человеков, которым это право было дано в соответствии с их вхождением в общекосмическую эволюцию), они были несокрушимы и незаменимы. Их отличие