и не собираюсь, или, там, продавать… ну в смысле – предавать…»
Замок открылся легко, без шума и какой-нибудь музыки – музыки больше всего боялся Ярослав, любили предки везде, где ни попадя, устраивать музыкальные шкатулки.
Ни продавать, ни убивать… Он всего лишь возьмет кое-что из этого заветного шкафа, самую малость. Не, ну в самом деле – не ждать же дядькиной смерти, какого-то там завещания – фу, как это некрасиво – ждать смерти родного человека ради выгоды! Пусть какая-нибудь стервятница вроде воняющей духами Марины этим занимается. А он не будет ждать ничьей смерти… И вообще, чего ждать, если ему надо именно сейчас, а не когда-нибудь? Он и жлобствовать не будет, он возьмет аккуратненько самую, может быть, слабую часть будущего своего наследства: вот этот двухтомничек про птичек, насчет которого все долдонит Димон, – почему не сделать человеку приятное, тем более если он готов заплатить баксами? Даже не так: возьмет один том, а один том пусть у деда будет. И никому не обидно, верно? Так, она? Она. Инглиш. Иллюстрировано Томасом Бьюиком… хоккей! А это что за фигня? Во, блин, да это ж дядькин штамп, вернее сказать, круглая печать: «Проверено Антоном Красновым», и в середине звездочка. Сапер, блин! Проверено – мин нет. Не мог уж себе экслибрис заказать, сэкономил… Не, ну вообще дела – наклепал каких-то своих служебных печатей на чужие книги! Ярослав был слегка задет таким легкомысленным дядькиным отношением к его, Ярослава, будущим вещам…
Он обернулся в сторону огромной кровати под балдахином. Дядька лежал все так же страшно, лицом вверх, желтый, с полуоткрытым ртом, из которого временами рвался какой-то клекот. Эк тебя скрутило, Антон Григорьевич, мамани покойной брат! Вот так колотишься, колотишься, чего-то добиваешься – и бац! Лежи потом вот такой желтый, как пергамент, на которых твои инкунабулы царапали или как их там? Палимпсесты, о! Молодец, Ярослав Михалыч, какие слова еще помнишь! А говорят, «гера» – она память отшибает. Врут, суки! Да, так, значит, возвращаемся к нашим баранам, то есть к делу. Несть греха… поскольку дядька все равно не сегодня завтра отдуплится, жалко старичка, честное слово… Вот это у нас что такое красивенькое? Ну, козел старый! Везде нафигачил пятиконечных звезд… «De origine mali», Уильям Кинг, 1702… Ладно, возьмем, так и быть. Уважим старика. Блин, ему бы отечественные книжки собирать, а эти – хрен разберешь… «Гипнероптомахия», – прочитал он. А марочка у издательства красивая была: якорь, а вокруг него дельфин обвился… Нет, это он не возьмет. О, вот наконец на русском: «Левиафан». Гоббс. 1864 год. Ну вот, уже хоть на что-то похоже, а то язык свернешь… Вот теперь хорош, пожалуй. Можно шкафчик-то и закрыть… Ну-ка, а это что за конвертик из крафт-бумаги? Кунст… Кунстхалле, Бремен. Альбрехт Дюрер. Всего-то две картинки. Мужик в берете, скулы торчат, как вон у дядьки Антона. Рахитичная дамочка, задушенная корсажем… Взять, что ли?
Но раздумывать было некогда – дядька шевельнулся на своей огромной кровати, промычал что-то обиженное. А ну как проснется, старый черт! Ярослав