Зондер. Драл он нас по-уставному нещадно и правильно делал, это я уж потом понял, когда сам стал офицером, и у меня появился свой личный состав. Одним словом, взяли мы толстенный учебник общевоинских уставов: вырезали все внутри, сделали замыкатель, надпилили цоколь маленькой фонарной лампочки для воспламенения заряда, припаяли проводки. Зарядом послужила начинка от дымовой гранаты: мы ее смешали с порохом, и получилась смесь, которая моментально сгорала, превращаясь в едкий дым. Готовую «бомбу» мы подложили Зондеру в канцелярию на стол. Полдня он ходил мимо. Мы уже и сами забыли. Тут строят роту в казарме. И в этот момент раздается хлопок. Из двери канцелярии повалил сильный дымяра. Оттуда выскакивает дежурный, за ним Зондер. Я никогда больше не видел, чтобы сто двадцать человек лежали на полу и ржали в истерике. У Зондера была перепуганная морда вся в саже, галстук чуть-чуть подгорел.
Однажды мы брали хату с бандитами, но на адресе никого не оказалось. Я заминировал магнитофон. Через два дня пришло известие, что два бандита подорвались. Музыку хотели послушать.
Когда я вернулся домой с первой чеченской войны, я был горд оттого, что стал настоящим военным, потому что главное предназначение военных быть на войне. В военное время мы получаем от власти лицензию на уничтожение врагов нашего государства. В Чечне шла война, против нас воевали люди, они были врагами. Значит, мы, военные, поступали правильно, когда ликвидировали этих людей, которых называли бандитами и террористами. Когда же объявили всей стране, что война закончилась, мы стали работать тайно, с молчаливого согласия командования и власти, потому что лицензии у нас теперь не было, но противостояние продолжалось – шла контртеррористическая операция.
Отдавать захваченных подрывников чеченскому правосудию было даже смешно! Например, в грозненской прокуратуре работал некий Мага, мордатый такой, небольшого роста. С его помощью родственники выкупали своих сынков и племянников, и они через некоторое время снова шли на Первомайку, на Маяковского, на проспект Победы. И взрывали саперов как баранов! Я всегда вспоминаю откровения молодого подрывника со Старого рынка. Ему на самом деле было семнадцать лет, а его жене пятнадцать. У него уже были нефтяной мини-завод, транспорт. На фугасах он хорошо поднялся. Когда мы его взяли, он пребывал в шоке, он знал чего ему ждать от нас. И жена его знала, но все равно просила пощады. Ее мы трогать не стали. Тимоха потом сожалел, говорил, что ее надо было тоже… за наших. Я тогда сказал всем: «Запомните! Мы не воюем с женщинами и детьми. Мы – русские солдаты. Наша задача здесь и сейчас уничтожать террористов и бандитов. Эта чеченка и ее ребенок не виноваты, что их муж и отец зарабатывал деньги таким способом – убивал других людей!» Я смотрел тогда на нее и думал, и мне было жаль ее. Но строить свое счастье на смерти других никому не позволено. Солдаты были для этой чеченской семьи, как скотина, которую нужно убить, чтобы вкусно поесть. Этот «зверек», оказывается, взрывал ленинских саперов на Первомайке.