в этот момент вижу его – он бежит по коридору нам навстречу. На его дурацкой спортивной куртке написано «12». У меня в животе возникает знакомое тревожное чувство, когда я смотрю, как он набирает скорость, лавируя в толпе, как будто бежит не по школьному коридору, а по баскетбольной площадке во время матча. Кто-то выкрикивает его имя, кричит, что он опаздывает и тренер заставит его бегать кругами. Парень оборачивается, смеется и что-то кричит в ответ. Я вижу, что он не смотрит вперед, что мы сейчас столкнемся. Открываю рот, но не могу проронить ни звука.
И вижу, как все происходит, еще до того, как это происходит.
А потом он врезается в меня. Бабах! – рон налетает на меня, я ударяюсь плечом о стену, футляр с кларнетом впивается в живот так сильно, что я складываюсь пополам. Меня вышвыривает обратно в реальный мир. Время ускоряется, мозг и тело мгновенно испытывают перегрузку. Согнувшись в три погибели, я смотрю на свои грязные кроссовки из дешевого гипермаркета. Живот болит, как будто меня пронзили ножом.
Двенадцатый номер хватает меня за руку. Его пальцы будто прожигают дыры в моей рубашке. И где в голове глухо раздается его голос:
– О черт, черт… прости… ты не ушиблась?
Но я почти не слышу его, потому что в голове крутится лишь одно: умри, ублюдок, чертов козел, чтоб ты сдох:, умри, умри, умри.!
Я не знаю, что делать – ведь не может быть, чтобы такие мысли возникли в моей голове. Как их объяснить? Слова уже вертятся на языке, я готова их прокричать. А я никогда не говорила вслух ничего подобного, не думала так о другом человеке – но вот же, слова тут как тут. Мало того, мне кажется, что в данный момент это единственные слова родного языка, которые я знаю; весь мой словарный запас вдруг уменьшается до бесконечного потока ругательств и оскорблений.
Парень стоит передо мной, а я перед ним, схватившись за живот. Он смотрит не на меня, а на мою одежду, очки и дурацкую прическу.
– Прости, – повторяет он. Я по-прежнему молчу, и он продолжает: – Я тебя не заметил. – Парень так отчетливо выговаривает слова, будто думает, что я глухая.
Он снова повторяет эти четыре слова: «Я. Тебя. Не. Видел». И каждое, как спичка, чиркающая по тонкой шероховатой полоске серы на спичечном коробке. Раз, два, три, четыре. Не вспыхнуло.
Пусть скажет еще хоть слово.
– Ты в порядке?
И тут я вспыхиваю. О боже, я горю.
Это что-то новенькое. Это чувство. Не злость, не грусть, не стыд. Оно сжигает все внутри – мысли, память, все чувства до единого, – и заполняет собой образовавшуюся пустоту.
Ярость. Я становлюсь воплощением абсолютной, чистейшей ярости.
Я смотрю, как парень поднимает с пола мой кларнет. Протягивает его мне. Я беру его дрожащими руками и осторожно прижимаю к себе, но на этот раз по другой причине. Ведь каждая клеточка моего тела и мозга мечтает ударить его этим кларнетом; бить, бить, бить его жестким пластиковым футляром.
– Кажется, она ударилась. – Это голос Мары. – А ты бы смотрел, куда бежишь! – И она снова обращается