мне эту жуткую штуку на шею, придушит, а труп повесит на фонаре возле входа в назидание прочим лиходеям.
– Если вы еще хоть раз позволите себе грубость по отношению ко мне, я лично позабочусь, чтобы вас отправили в исправительную колонию!
Я согласно закивал, так что у меня чуть голова не отвалилась от согласности. Галстук остался на своем месте. Возможно, фрау Брунисхольц увидела, как я размахиваю острой ручкой, и решила не рисковать.
– Я требую уважения, Франц, уважения. Большего мне от вас не нужно.
Она повернулась и ушла, бросив меня у одинокого ксерокса.
Я уставился в пол и без особой надежды принялся размышлять, есть ли в мире хоть один человек, который ожидает от меня чего-нибудь хорошего.
В медпункте
Было четыре часа, «кубик» опустел, но мне не хотелось никуда уходить, тем более домой (хотя какой это дом – так, горстка чужих людей за обеденным столом, которые только и ждут, как бы вцепиться друг в друга), и тут мои израненные конечности пришлись как раз кстати. Я заскочил в кабинет заместительницы директора, которая сидела в кожаном кресле за компьютером, и попросил ключ от медпункта.
– Что случилось, Франц?
Она обеспокоенно подняла взгляд от клавиатуры. Ворох папок и бумаг заслонял от меня то место на столе, где я вчера оставил бумажный кораблик.
– Руку расшиб.
Про вывихнутую ногу я умолчал. (Не люблю снимать обувь на людях. Такой у меня комплекс.)
Закрыв документы и сложив бумаги в ящики, зам-директорша провела меня через дверь из своего кабинета в медпункт. Я опустился на кушетку.
– Как это вас угораздило? – спросила она, обмазывая мне руку прохладным зеленоватым гелем.
Я ответил, что еще утром прищемил пальцы дверью.
– У вас, должно быть, очень специфическая манера закрывать двери, – заметила она. – Почему вы пришли только сейчас, Франц?
– Ну, думал, пройдет… Знаете, как это бывает, Доро.
– Для вас я по-прежнему фрау Апфель.
Так ее звали: Доро Апфель. «С Апфель Доро – дело споро» (вялая гимназическая шутка). В водительских правах из Германской Демократической Республики и в удостоверении беженца она записана как Дороте Апфельбаум, но замдиректорше видно было не по нраву, как ее обозвали родители.
Я как-то спросил у Эрйылмаза, завхоза:
– Зачем она выкинула «баум»?
Тот пожал плечами:
– Может, Апфельбаум ей напоминает шлагбаум, почем я знаю.
– А «Дороте» ей тогда что напоминает? Карате?
Доро Апфель была ходячая трагедия. По легенде, в семидесятых годах она открыла в себе бунтарский дух и тут же взялась его реализовывать. Бросила учебу на философском факультете в Дрездене, сбежала через венгерскую границу в Австрию, а оттуда в Швейцарию. Жила в трейлерном парке у автострады в Берне и печатала пропагандистские листовки. (Венесуэла Люти, которая на политике собаку съела, смогла раздобыть одну такую листовку и подарила мне копию. Я ее, само собой, вставил в рамку и повесил у себя над кроватью.)