Блэнду, Скиннеру и Ирвайну, и, видимо, питал определенные подозрения в его адрес еще до поездки в Южную Америку[522].
Родни и Блэнд перед отплытием по поручению Монро дважды встретились с представителем Ла-Платы в США Мануэлем де Агирре, стремившемся добиться признания своей страны. Дипломаты отмечали решительную благосклонность общественного мнения США к борьбе Латинской Америки за независимость, что в итоге отразилось в идее президента направить комиссию. Одновременно они подчеркивали «честный нейтралитет» Соединенных Штатов, нежелание становиться на ту или иную сторону – и возможность торговать со всеми участниками конфликта[523].
Принимая предложение стать секретарем миссии, Брэкенридж превозносил Блэнда, утверждал, что хорошо его знает и что трудно найти более подходящего кандидата для поездки[524]. Вскоре ему предстоит разочароваться в балтиморском судье, которого вели в Южную Америку собственные финансовые интересы. С самого начала Блэнд будет держаться особняком, давая более чем реальные поводы подозревать его в каких-то тайных намерениях. И действительно: Блэнд добился участия в миссии, в первую очередь, чтобы лично встретиться с Каррерой и вернуть четыре тысячи долларов (две тысячи долларов, выданные под 100 % годовых!), которые тот был должен его зятю Скиннеру[525].
В этом и заключалась главная интрига Блэнда – убедить администрацию, что его одного необходимо отправить в Чили, так сказать, продлить миссию, но не тратить на это слишком много денег. Он писал Монро: «Чили само по себе кажется мне более важным, чем Буэнос-Айрес и Перу». Кстати, Блэнд предлагал президенту назначить секретарем миссии Бэптиса Ирвайна, служившего «карреристам» журналистским рупором[526].
Пропаганда Блэнда, Скиннера и Ирвайна оказала влияние даже на чрезвычайно осторожную бостонскую газету, которая сообщала, что во всей Испанской Америке только в Чили провозглашены и исполняются «подлинные североамериканские революционные принципы». Именно чилийские граждане «склонны к либеральной конституции и патриотизму», тогда как в других странах царят амбиции и жадность[527].
В сложившейся обстановке Брэкенридж встанет на сторону Родни. Осторожный и опытный дипломат Грэхем старался остаться в стороне от раздоров и вообще принимать поменьше участия в работе комиссии.
В самом конце января 1818 г. комиссионеры достигли Рио-де-Жанейро. В Бразилии, где в то время размещался двор Португальской империи, им предстояло провести менее двух недель[528]. Посланник Соединенных Штатов Томас Самтер (1768–1840) симпатизировал Пуэйрредону и другим вождям Ла-Платы, но считал признание (и даже саму комиссию) преждевременной[529].
Отношение Брэкенриджа (и, видимо, других членов комиссии) к Бразилии было непростым – в нем сочетались восхищение перед американской молодостью и масштабом страны и обязательное для настоящего янки недоверие к монархии. Он пишет о недооценке страны в старой литературе,