Егоровна действительно рыдала, мне не показалось. – У меня… Я… Веня… Саша-а-а-а-а…
Вообще-то Нелли Егоровна не одинокая женщина, у нее есть муж. И сегодня у него выходной. Но, наверно, он убегает из дома из-за ее собачек, выносить это все крайне трудно.
– Что у вас случилось? – спросила я, хотя могла бы после ее утренних выкрутасов нажать отбой и не разговаривать с ней.
– Саша-а-а-а-а…. Веня-а-а-а-а… – навзрыд рыдала Нелли Егоровна, ничего не объясняя, из чего я заключила, что ничего страшного не случилось и что говорить она толком не хочет, иначе я не приду.
– Как же ты с людьми разговариваешь! – прошептала мама в отчаянии. – Где я упустила, что… Как же так…
Я поцеловала маму в мокрую щеку – ну надо было так наплакаться! Подмигнула Робеспьеру, который с независимым видом сидел на самом краешке обувной тумбы, и побежала.
Выйдя из лифта на тринадцатом этаже, я еще из коридора услышала крик Нелли Егоровны, причитания и плач. Нет, значит, все-таки что-то произошло. Открыла она мне не сразу. Я ахнула. Нелли Егоровна была вся окровавлена. Присмотревшись, я чуть успокоилась – у нее была покусана одна рука, а все остальное просто запачкано кровью. Нелли Егоровна нарядилась в белую кружевную кофточку, и кровь на ней смотрелась ярко и ужасающе. Понятно теперь, почему она повторяла: «Веня, Веня». У меня рука обкусана именно Веней и точно в таком же месте – от ладони до локтя, так ему удобней, он приспособился кусаться и кусает всех одинаково – вцепится зубами и рвет тело, отступая назад и рыча. Рычание у него получается не очень, а кусание – более-менее, рука у меня долго не заживала после его бешеных зубок.
Я скинула ботинки и огляделась. Вдалеке в огромной гостиной я увидела трясущуюся Алисоньку – та пряталась на диване, зарывшись в подушки, и тряслась всем тельцем. Веня лаял где-то в зимнем саду. Лаял, по всей видимости, давно, потому что осип полностью.
Я прошла через кухню и увидела Веню у кадки с лимоном. Завидев меня, йорк стал отступать назад и рычать, попытался полаять громче – не получилось, тогда он заскулил. На Вене была надета какая-то новая голубая курточка, с кокардой, золотыми пуговицами, похожая на клубный пиджачок Джонни. На морде его были… очки. Черные, большие, с гравировкой на дужках. Они съехали на бок, но держались. Я присмотрелась и поняла как. Нелли Егоровна – а кто же еще? – прикрепила их круглыми зажимами для волос, с помощью которых она обычно делает прически Алисоньке и иногда – себе, когда одевается в стиле «меня забыли в детском саду». На лапах у Вени были не обычные его уличные сапожки, а… ботинки. С длинными носами, кожаные, лакированные, в дырочку. Английские черные ботинки, очень стильные, как у пэра, или лорда, или просто модника. Лапы внизу были побриты наголо – чтобы они походили на голые ноги молодых ребят-модников, которые ходят этой осенью без носков или в коротеньких носочках, чтобы были видны их беззащитные щиколотки.
Я вздохнула и обернулась на Нелли Егоровну.
– Вот… – Плача, она протягивала мне покусанную руку. – Вот… Вот к чему приводит любовь!..
– Он