над верхней губой.
За четыре неполных года неволи лик херувима превратился в маску сатира: истаял, как не был, иерусалимский загар, поредели каштановые пряди волос, безжалостная цинга повыела зубы, глаза загноились, нос раздуло от насморков и простуд, губы потрескались, задубела атласная некогда кожа, грязно-бурая с проседью борода стелилась по полу (наступая на нее по неосторожности, он сам себе доставлял боль!), голос охрип и руки огрубели.
Впору воскликнуть: злым роком нашего юного героя занесло на край света!..
72 …Но, впрочем, с точки зрения осознания бытия, эти двадцать пять каторжных лет (меньшего срока тогда не давали!) не были для нашего героя пустой тратой времени (это, разумеется, если мы вдруг сойдемся во мнении, что наше бытие нуждается в осознании!).
Например, наш герой впитал в себя, как губка, могучий русский язык в диапазоне: от Пушкина – до Брежнева (Пушкина впитывал с особым удовольствием!); научился себя излагать без акцента (с акцентом бы точно не выжил!); много чего познал из российской истории (хотя не все понял!); проникся искренней симпатией к русской душе за ее высоту, глубину, широту, удаль, отвагу, беспечность, ранимость, детскость и особость.
И еще он понял:
что жизнь есть такая, какая она есть!
и что другой такой точно – не будет!
и что нужно держаться двумя руками за то, что имеешь!
и что пустое – роптать и бежать…
А вернемся, однако, в Москву…
73 …Все тем же вонючим ведром Пэтро в тринадцатый раз зачерпнул шампанского из бассейна и с холодной усмешкой плеснул им Джорджу в лицо.
Несчастный пленник задохнулся и закашлялся, но, придя в себя, снова увидел ненавистную бабищу с гусем и тоскливо подумал, что он уже их где-то видел.
Оба – и тетка, и гусь – неожиданно увеличились до невероятных размеров!
Никогда прежде (даже за годы работы в жюри ежедневного московского всемирного конкурса красоты «А ну-ка, покажи!») он не встречал таких мощных щек, столь упитанной шеи, подобного бюста и столь бесподобного живота.
Гусь – тот вообще выглядел инопланетно и завораживал.
– Говори! – наконец разрешила бабища с недоброй ухмылкой.
– О чем говорить! – искренне посетовал Джордж (и он не лукавил: со всех точек зрения его нынешнее положение казалось безвыходным!).
– Небось знаешь о чем! – подмигнула старуха.
И тут, как в бреду, он ощутил на себе чей-то пристальный взгляд (с укоризной, со дна бассейна!).
«Гляди, не колись!» – предупредил черный Ваня.
И пока наш герой соображал, каким это образом тот оказался на дне резервуара – в то время когда его застрелили в казино! – Иван преспокойно вышел сухим из шампанского и чуть не вплотную приблизился к нему – так что Джордж на себе ощутил его ледяное прикосновение.
– Ты же мне обещал! – напомнил ему черный человек (судя по тому, что ни Сучье Вымя, ни гусь, ни охрана, ни евнухи не выказывали признаков беспокойства, мертвец был невидим!).
– Всякому терпению однажды приходит конец! –